Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров

ним, могли ежечасно отравлять ему жизнь. Но Нечаев не сдавался. Не так легко можно было сломить его революционную волю и непримиримую стойкость. Правительство хотело довести его до раскаяния, чтобы этим убить в нем всякую революционную энергию.

Предвидя это, Нечаев повёл самую непримиримую борьбу с царским правительством в стенах самого равелина.

Сознавая, что эта борьба будет долгая, упорная и притом неравная, Нечаев должен был тщательно обдумать все детали плана своей борьбы. В первые дни Нечаев как бы берёг свои силы, он держал себя спокойно и был даже вежлив с тюремщиками. Прежде всего Нечаеву необходимо было добиться разрешения заниматься умственным трудом, т. е. иметь книги, бумагу и держать при себе письменные принадлежности. После долгих и упорных напоминаний о своей просьбе, Нечаев наконец добился своего. Отныне при нем находились и книги, и письменные принадлежности, и он мог целиком заняться литературной работой, а попутно мог зафиксировать на бумаге и свою короткую, но слишком бурную жизнь. Из-за книг Нечаев все время вел борьбу с тюремным начальством. Он требовал книги не только на русском, но и на французском и немецком языках, но III Отделение никогда не присылало того, что просил Нечаев.

В равелине Нечаев написал несколько романов и повестей, ряд политических статей по истории студенческих волнений, свои политические думы, мысли и воспоминания из своей жизни и из жизни Парижской Коммуны, свидетелем которой он был, а также воспоминания о русских и западно-европейских революционерах, с которыми приходилось ему встречаться.

Два с половиной года пользовался Нечаев книгами, бумагой, чернилами и пером.

Правда, все, что написано было Нечаевым в Алексеевском равелине, не дошло до нас. Правительство пожелало в конце концов узнать, о чем пишет Нечаев, и предложило ему в виде письма изложить образ своих мыслей. Нечаев мог, конечно, отказаться от этого предложения, но он решил воспользоваться этим случаем и написал письмо к царю, котором бросил ему свой вызов.

В своем письме к царю прежде всего Нечаев вскрыл все язвы русской жизни, а в заключение сделал вывод, что весь царский строй давным-давно прогнил и отживает свое время, что единственным спасением России может быть только одна революция. Видя такую революционную стойкость Нечаева, царь распорядился послать к Нечаеву шефа жандармов, генерала Потапова, чтобы тот по возможности выпытал от него необходимые сведения о состоянии революционной партии в России, о числе членов, о средствах и целях ее.

Приехав в равелин, Потапов начал было расспрашивать Нечаева. Но Нечаев так был возмущен наглыми домогательствами Потапова, что заехал ему по физиономии, да так, что у генерала из носа и изо рта потекла кровь. Нечаева тотчас же схватили, но бить – пока не били. Потапов решил отомстить Нечаеву более жестоко, чем побои и розги.

У Нечаева решено было отобрать книги, бумагу и чернильные принадлежности, а также и все написанное им в равелине, которое приказано было рассмотреть и сжечь в случае, если там окажется что-либо предосудительное. Однажды, во время прогулки все бумаги Нечаева были унесены из камеры. Узнав об этом, Нечаев страшно побледнел, но сдержался. А ночью, когда спала вся стража, Нечаев схватил оловянную кружку и начал выбивать стекла в своей камере. На шум прибежала стража.

Она схватила его, надела на него смирительную рубашку и привязала к кровати. После этого на Нечаева были надеты ручные и ножные кандалы, и сам он был прикован цепью к стене. В таком положении Нечаев пробыл несколько месяцев. От ржавых кандалов у Нечаева на руках и на ногах начали образовываться гнойные язвы, которые с трудом поддавались лечению. Покрытый язвами, причинявшими ему мучительную боль, целых два года промучился Нечаев, закованный в кандалы. Но и закованный он не хотел сдаваться. Наоборот, в голове у него роился новый, теперь самый дерзкий план, который только можно было осуществить в условиях одиночного заключения в Алексеевском равелине. Несмотря на то, что жандармские солдаты не имели права разговаривать с Нечаевым, за долгие годы одиночного заключения Нечаев успел присмотреться к каждому солдату и выделить наиболее умных из них.

Прикованный цепью к стене, через маленькое окошечко в дверях своей камеры Нечаев неоднократно порывался заговорить с тем или иным солдатом. И если солдат не отвечал на его пламенные речи, Нечаев не печалился: он знал, что, рано или поздно, а он все же развяжет солдатские языки и заставит заговорить с ним по душе. А пока Нечаев продолжал обращаться к солдатам, стараясь по возможности задеть за самое больное место солдатской души.

Слушает, слушает, бывало, солдат, да и не удержится слово, что, мол, начальство приказало ему вставить свое «молчать», что он, мол, присягу дал царю.

A Нечаев только этого и ждал. Для него необходим был только повод вступить в беседу с солдатом, и он начинает рассказывать солдату про царя, про народ, про то, что присяга нужна не ему, солдату, а царю. Слушает его солдат, а самого так и подмывает поговорить с Нечаевым, но молчит, отходит пока от окошка, теперь уже смущенный, втайне сочувствующий узнику.

А когда случится второй раз стоять на часах у камеры Нечаева, теперь он встречается с ним не как с врагом, а как с таким человеком, которого и пожалеть надо. Обладая огромной наблюдательностью, Нечаев умел найти в сердце каждого солдата такое место, прикоснувшись к которому, человек становится добрее… Часто расспрашивал Нечаев солдат про их жизнь, про семью, про отца, сколько земли имеют и как живут. И так это подойдет к солдату, что тот расскажет ему, как другу, про все затаенные думы свои. Так постепенно Нечаев сошелся с каждым солдатом из своей стражи, потихоньку и солдаты начали заводить разговоры с ним. Особенно удобно было разговаривать по ночам, когда не было в коридоре никого из начальства, ни одного постороннего глаза, который мог бы донести. Постепенно привязались и солдаты к Нечаеву; заскорузлыми сердцами полюбили своего умного и пламенного узника, сделались настоящими друзьями его в неволе.

Эта привязанность доходила до того, что солдаты тайком от начальства носили ему бумагу, карандаш и даже газеты с воли. Из газет узнал Нечаев, что делалось тогда в России. Это был 1879 год, когда непримиримая борьба революционеров с правительством только начинала разворачиваться. 2 апреля 1879 г. Соловьев стрелял в Александра II. Нужно только представить, как обрадовался Нечаев газетам, газеты как бы приобщали его к революционной борьбе на свободе.

* * *

Тайком принесенные газеты Нечаев читал и солдатам, объясняя непонятные для них вопросы политической жизни. От Нечаева