Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха

Ещё худшее впечатление производили большинство пассажиров. Время было дневное, ехали почему-то в основном молодые чёрные, которым, по нашим представлениям, полагалось бы быть на работе. Они шумели, курили, даже задевали других пасажиров, особенно молодых женщин. Все молчали, никто не хотел связываться с ними.

По Ирине было видно, как она испугалась. Я тихо успокаивал её, но сам не был уверен, доедем ли мы благополучно до нашей цели в компании тех молодцев, лет по 18–20, которые о чём-то громко спорили:

— Эй, мэн!..

— Ай фак ю, мэн!..

— Ноу, ай фак ю, мэн!..

Вдруг эти двое сцепились и покатились по полу вагона. Мелькнули ножи, другие парни включились в драку. Пассажиры вскочили со своих мест и кинулись к проходу в соседний вагон. Мою Ирину как ветром снесло: она уже была в том проходе и тянула меня за рукав. Поезд остановился между станциями. Кондуктор в форме бежал через вагоны к дерущимся, машинист стал давать прерывистые сигналы тревоги. Ирина буквально дрожала, поглядывая в ту сторону. До Бронкса мы так и не доехали: на ближайшей станции пересели в обратном направлении и — забыли и думать о квартире в том районе.

В другой раз мы с опаской поехали на сабвее искать квартиру на север Манхэттена, в Высоты Вашингтона. Доехали до 168-й улицы благополучно, хотя и были напряжены. В местном комитете для беженцев нам дали адреса свободных или осовобожцасмых квартир. Это был район, где лет пятьдесят назад селились немецкие евреи, сбежавшие от Гитлера. Они там строили дома, открывали школы и магазины — всё на порядочный старонемецкий лад. Говорили, что раньше это был один из наиболее благоустроенных и спокойных районов. Дома и теперь выглядели приличнее, чем вокруг Бродвея, разрушений и пустырей не было. Разговаривая с жильцами и управителями домов, Ирина задавала один и тот же вопрос:

— Опасно жить в этом районе?

— В Нью-Йорке нигде не безопасно.

— Но можно ли ходить по улицам вечером, в темноте?

— Что вы! По вечерам мы стараемся не выходить из дома. Вот раньше!..

Ирина сказала мне:

— Нет, я не хочу здесь селиться. Я не могу жить под вечным страхом, что что-нибудь произойдёт с нашим сыном, с тобой или со мной самой.

Однако жить в гостинице за счёт НЙАНА нам оставалось только неделю. Опять надо было, второй раз за три месяца, что-то находить в абсолютно незнакомом городе, чтобы где-то поселиться. Большинство беженцев селились в Бруклине, другом районе города. Там в месте, называемом Брайтон-Бич, образовалась целая русскоязычная колония. Большинство из них были одесситы и поэтому в шутку переименовали то место в Одесса-бич. Цены на квартиры там были сходные, только вот перспектива жить вблизи беженцев нас пугала.

Берл сказал просто:

— А знаете, я бы вам не посоветовал жить там, это не для вас. Зачем вам ехать туда? Они там все живут, как жили в России: говорят по-русски, кушают русскую кухню, читают русские газеты, смотрят русское кино. Зачем? Это же Америка. Вы для этого сюда приехали?

Он был прав: мы приехали, чтобы стать американцами. Меньше всего нам надо было задерживать свою адаптацию в новой стране цеплянием за русские традиции и привычки. Русский язык мы и так знали — нам нужен был английский; русскую пишу мы и так ели — нам нужна была американская, русские газеты мы и так читали — нам нужны были американские. На Брайтон-Бич мы даже не поехали.

Однако ещё за одним советом мы поехали в другой район — Квинс, где уже три года жили наши знакомые москвичи. Он был доктор, патологоанатом, заканчивал резидентуру и мог дать нам практические советы. Предстоял длинный путь в сабвее, и это опять вызывало напряжённость. Вдобавок мы не знали станций. В вагоне висела карта сабвея, но она была так густо покрыта узорами граффити, что разобрать на ней ничего было невозможно. Я нервничал, сын мрачнел, а Ирина, я видел, была близка к истерике. На 59-й станции вышли, чтобы сделать пересадку и запутались — куда же нам идти? Читали указатели, но всё равно не понимали. Пробовали спросить проходящих мимо, но они так стремительно двигались в толпе, что на наши робкие «извините, пожалуйста» просто не обращали внимания. Уже не выдерживая, Ирина стала говорить, что она сейчас выйдет наверх и пойдёт пешком домой:

— Я больше не могу здесь! — почти кричала она.

— Но ведь мы же обещали им приехать, они нас ждут.

— Мне всё равно, мне дурно здесь, в этом сабвее.

— Ну, успокойся, пожалуйста.

К нам подошёл какой-то человек и вежливо заговорил по-русски с американским акцентом:

— Извините, может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Я обрадованно взглянул на него, это был мужчина как раз такого типа, каким в воображении я представлял себе американца: высокий, светловолосый, с приятным мужественным лицом, хорошо одетый и с хорошими манерами.

— Мы впервые едем на сабвее в Квинс и запутались. Как нам доехать до Форест Хиллс?

Он толково объяснил нам, где сделать пересадку и сколько станций проехать. Ирина заметно успокоилась и заговорила с ним на английском. Он сделал комплимент её произношению.

— Как получилось, что вы знаете русский? Это вам нужно для вашей работы?

— О, нет, это для меня самого. Я юрист, и никакого отношения к делам с Россией не имею. Но часть моих предков происходили из России. Поэтому я сам решил изучить язык и ездил в Россию туристом два раза. Мне там очень понравилось.

— Туристам везде хорошо, — сказал я.

— О, да, вы совершенно правы, — ответил он с открытой американской улыбкой. До чего же хороши эти американские белозубые улыбки!

Перед тем как расстаться он дал нам свою визитную карточку:

— Позвоните мне на днях, в удобное для вас время.

На карточке мы прочитали: «Эллан Граф», телефон и фирму. Бог нам его послал?

Мне надо было расспросить нашего радушного хозяина-доктора об очень многом, фактически — о том, как же мне начинать здесь свою профессиональную жизнь. Он был в моём возрасте, приехал сюда 5 лет назад, знал английский, сдал экзамены, заканчивал резидентуру. Мне всё это казалось недосягаемыми вершинами. И вот я сидел, внимательно слушал и даже записывал. Он рассказывал про экзамен и про необходимые американские учебники и как после экзамена искать резидентуру или ещё до экзамена пытаться найти временную работу, связанную с медициной.

Он не пугал меня, как тот консультант в НЙАНА, а говорил просто:

— На первых шагах тебе, да и всем вам придётся очень нелегко. Никому тут легко с самого начала не бывает. Я видел русских беженцев, которых было даже просто жалко, по-настоящему жалко — так им было трудно сначала. Но потом каждый всё равно находил своё место и свои деньги. И вы тоже найдёте. И всё будет о’кей. А если ты сумеешь стать ортопедическим хирургом, то будешь даже богатым — они зарабатывают больше всех других специалистов.