Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

— Компьютерные технологии считаются секретными, но мне все это можно показывать, потому что я в этом ничего не понимаю.

И здесь Никита Сергеевич не обошелся без поговорки, которая опять оказалась трудной для перевода. Он сказал, что не пытается обратить капиталистов в свою веру, что «всяк кулик свое болото хвалит» и что «время нас рассудит», мол, давайте соревноваться, а пока не будем обижаться.

Я, конечно, знал, что существует такая птица — кулик, но никогда ее в жизни не видел. И как она называется по-английски, не имел представления. Но выходить из положения надо было. И я перевел: «Всякая утка свое озеро хвалит». Тут надо сказать, что одна из телекомпаний наняла на период пребывания Хрущева в США русского переводчика. Это был некто Орлов, происходивший из семьи знаменитого графского рода Орловых. Он переводил речи Хрущева синхронно, я же — последовательно. Таким образом, зрители слышали сразу два перевода. Орлов, надо отдать ему должное, знал, как по-английски будет «кулик», и правильно перевел. А утром я прочитал в какой-то газете еще один вариант перевода: «Каждая змея свою трясину хвалит». На следующий день другая газета поместила маленькую заметку «Холодная война между переводчиками», заканчивавшуюся словами: «Итак, утка, кулик или змея? Озеро, болото или трясина?»

Вечером в Сан-Франциско состоялся банкет. И здесь я убедился, что не зря Громыко ходил поздней ночью в номер к Лоджу, — речи были взвешенными, уважительными и даже, я бы сказал, дружескими. Хрущев с удовольствием делился своими впечатлениями от Америки, а потом вдруг упомянул о Лос-Анджелесе. Очень мягко стал говорить о том, что отнюдь не всегда удается произнести удачную речь. Видимо, именно это и произошло с мэром Поулсоном. Но он, Хрущев, на него не в обиде. Этими словами он добил Поулсона. Это был, как сказали бы американцы, «поцелуй смерти». Есть тут связь или нет… но следующие выборы Поулсон проиграл.

Что касается Томаса Уотсона, то в 80-х годах он был назначен послом США в СССР и пользовался уважением нашего руководства. Когда окончился срок его пребывания на этой должности, Уотсону было оказано неслыханное по тем временам доверие — ему разрешили покинуть Советский Союз перелетом по сибирскому маршруту, по тому самому, по которому он совершил полет в дни войны. За ним был прислан американский самолет, Томас сел за штурвал и улетел. Хочется думать, что он увозил с собой добрые воспоминания о нашем народе.

Когда много лет спустя я встретился с ним в Нью-Йорке, Томас вспомнил о том, что я на прощальном приеме в его посольстве в Москве подарил ему на память маленькие сувенирные лапоточки. Их он повесил над штурвалом, улетая домой, и с тех пор хранит этот сувенир у себя как символ удачи.

В кукурузном раю

Город Де-Мойн — столица штата Айова. Центр кукурузного пояса Америки. С самого начала поездки Хрущев всем сердцем стремился туда.

Хотя довольно однообразно начинать каждый рассказ о приезде Хрущева на новое место с описания того, кто и как его встречал, все же не могу не отметить, что здесь, в Де-Мойне, наблюдалось ни с чем до этого не сравнимое людское ликование.

Приболевший ранее Олег Трояновский наконец выздоровел, у меня появилось свободное время, я смог теперь больше увидеть и услышать. С интересом наблюдал, как на предприятии по разделке и упаковке мясных продуктов Никита Сергеевич с детской непосредственностью постигал производственный процесс. В длинное здание этого предприятия одного за другим загоняли бычков, а с другой его стороны выезжали грузовики с готовой продукцией — стейками, сосисками, колбасами.

Недалеко от Де-Мойна находилась ферма известного в Советском Союзе человека — Росуэлла Гарста. Он на крупных площадях выращивал кукурузу и добился в этом деле больших успехов. Двумя или тремя годами ранее произошел обмен делегациями специалистов сельского хозяйства: советская — побывала в Айове, американцы же во главе с Гарстом поколесили по колхозным полям нашей страны. Гарст оказался большим энтузиастом продолжения такого сотрудничества. Он не раз встречался с Хрущевым, можно сказать, они стали почти друзьями. По крайней мере, хорошо понимали друг друга. Они и по темпераменту были похожи: оба импульсивные, откровенные, не стеснявшиеся в выражениях. И конечно, будучи в Айове, Никита Сергеевич собирался встретиться с Гарстом.

В то утро мне что-то не спалось. Рано поднявшись, я спустился в холл гостиницы. Купил несколько открыток с видами Де-Мойна и решил послать их в Москву. Только успел бросить их в почтовый ящик, смотрю — по лестнице спускаются Хрущев и Гарст. Оказалось, что Гарст не стал дожидаться, когда Хрущев прибудет на ферму, а сел в машину и сам приехал в гостиницу. Я подошел к ним и начал переводить. Гарст говорит: «А зачем мы будем ждать ваших сопровождающих? Они же ничего в сельском хозяйстве не понимают». Хрущев согласился, они сели в машину, ну и мне, разумеется, пришлось ехать с ними. Если бы я совершенно случайно не оказался в холле, уж и не знаю, как бы они разговаривали друг с другом.

Выехали из города — кругом поля. Посевы кукурузы. То тут, то там стада коров. Словом, сельскохозяйственный пейзаж. Хрущев почувствовал себя в своей стихии. Въехали во владения Гарста. Хозяин предложил остановиться и начать осмотр. И тут я заметил, что на огромной скорости, поднимая клубы пыли, к нам приближается кортеж. Это были сопровождающие. Подъехав, они с облегчением отметили, что все в порядке, Никита Сергеевич жив-здоров и даже весел. Я уступил свое место Трояновскому и отошел в сторонку. И тут же увидел злое выражение на лице шефа протокола посла Бьюкенена. Он подошел ко мне и спросил:

— Как они уехали?

Я рассказал, добавив, что совершенно случайно оказался в холле на их пути.

— Это Гарст его утащил, — сказал Бьюкенен и пробормотал какое-то ругательство.

Кукурузное поле Гарста заполнилось журналистами. Они топтали посевы, мешали вести беседу хозяину со своим дорогим гостем. В конце концов Гарст не выдержал и стал ругаться:

— Вы же заслонили собой все поле! Кукурузу не видно!

Гарст ругался, Хрущев смеялся, журналисты напирали… В это время мы подошли к кукурузоуборочному комбайну, бункер которого был наполнен кукурузными початками. Гарст стал хватать эти початки и со всей силы кидать их в журналистов. Потом поскользнулся и свалился в канаву, вызвав у всех приступ хохота. В общем, получилась просто сцена из комедийного фильма.

Оба — что Хрущев, что Гарст — радовались как дети. Гарст показывал Хрущеву початки, тот внимательно их рассматривал и в свою очередь давал советы по выращиванию кукурузы. Шел оживленный разговор двух знатоков сельского хозяйства. Отличие заключалось только в том, что Гарст сажал кукурузу там, где она хорошо росла, а Хрущев хотел дотянуть ее посевы чуть ли не до полярного круга.