Константин Мочульский - Александр Блок

«Лучезарному лику» противопоставлен «безликий призрак», Владычице Вселенной — колдунья, волшебница. Первая сияет в лазури, вторая завивается в метели; вот он снова говорит о ней:

Ты в белой вьюге, в снежном стонеОпять волшебницей всплыла.

Это ее он называет «злою девой», о ней восклицает: «Как ты лжива и как ты бела!» Это она шепчет ему: «Не друг, а враг». Под враждующей силой ее изнемогает его душа. В стихотворении «Я всё гадаю над тобою» поэт признается:

Смотрю в глаза твои пороюИ вижу пламень роковой.

«Превращение» образа Прекрасной Дамы в Незнакомку, Снежную Маску, Фаину и т. д. стало банальным местом в литературе о Блоке. В 1918 году поэт в неизданном предисловии к первой книге протестует против такого «превратного истолкования». «До сих пор, — пишет он, — я встречаюсь иногда с рассуждениями о „превращении“ образа Прекрасной Дамы в образ следующих моих книг: Незнакомки, Снежной Маски, России и т. д. Как будто превращение одного образа в другой есть дело простое и естественное! И главное, как будто сущность, обладающая самостоятельным бытием, может превратиться в призрак, в образ, в идею, в мечту!..»

Единственная подлинная реальность — Прекрасная Дама; а все остальное— волшебница, злые девы, немые и безликие — призраки астрального мира: луч света, падая с неба на поверхность «пучины», дробится бесчисленными отражениями: навстречу ему из темного лона хаоса поднимаются фантазмы, двойники, самозванцы. Лучезарный лик искажается в зеркале страстей и телесных вожделений: любовь загрязняется похотью, богопознание — демонизмом. Поэт видит Ее двуликой, ибо он сам раздвоен. В духовном плане— он набожный и чистый инок, живущий в монастыре, подвизающийся в келье и молящийся в храме. Его окружает атмосфера церковности: «высокие соборы», «сумрачные хоры», «мерцание свечей», «молящиеся люди», «колокольный звон», «в лампадном свете образа», «бледный воск свечей». Он ждет Ее пришествия в храм, и душа его полна райских видений: «крылья серафима», «белый, белый Ангел Бога», «Ангел с благовестным мечом». И в этом плане язык поэта звучит торжественно и строго, отягченный церковно-славянизмами. Но этот план пересекается другим — душевным, и на призыв света вздымается тьма. Инок оказывается самозванцем; при ослепительном озарении свыше он впервые видит свою глубину — и содрогается. В замечательном стихотворении: «Люблю высокие соборы, душой смиряясь, посещать» — мы читаем страшные признания:

Боюсь души моей двуликойИ осторожно хоронюСвой образ дьявольский и дикийВ сию священную броню.В своей молитве суевернойИщу защиты у Христа,Но из-под маски лицемернойСмеются лживые уста.

Он увидел и это. Не только свет преображения, но и демоническую силу. И с той же беспощадной правдивостью об этом сказал.

Раздвоение личности, когда высшая правда становится ложью и молитва прерывается дьявольским смехом, — порождает «белые вереницы» двойников:

Ночью сумрачной и дикойСын бездонной глубины —Бродит призрак бледноликийНа полях моей страны.

Поэт обращается к нему в другом стихотворении:

Ты мне знаком, наперсник мой двуликий,Мой милый друг, враждебный до конца.

Самое страшное в двойнике— отсутствие лица: в нем угроза разложения личности, полного небытия. Об этой последней тайне поэт говорит в жутком стихотворении 1902 года:

Но в день последний, в час бездонный,Нарушив всяческий закон,Он встанет, — призрак беззаконный,Зеркальной гладью отражен.И в этот час в пустые сениВойдет подобие лица,И будет в зеркале без тениИзображенье Пришлеца.

В этих строфах уже звучит тема гибели: «Шаги командора», но и тема «Балаганчика» уже дана в «Стихах о Прекрасной Даме». В стихотворении «Явился он на стройном бале» две последние строфы — арлекинада:

Он встал и поднял взор совиныйИ смотрит — пристально — один,Куда за бледной КоломбинойБежал звенящий Арлекин.А там — в углу — под образами,В толпе, мятущейся пестро,Вращая детскими глазами,Дрожит обманутый Пьеро.

В «Стихах о Прекрасной Даме» — начаты все пути дальнейших поэтических странствий Блока, брошены семена всех будущих его цветений. В этой книге «великий свет и злая тьма» — вершина мистического восхождения и головокружения над пропастью. В трагическом раздвоении найдена неисчерпаемая лирическая тема о «Вечной Женственности» и «Страшном Мире».

В первых числах января 1903 года начинается переписка между Блоком и Белым. Белый пишет Блоку витиеватое «философское» письмо. Оно встречается в пути с письмом Блока. Так символически скрещиваются их письма и их жизненные пути. Блок критикует статью Белого «Форма искусства»; он находит в ней двойственность: слово «музыка» берется автором и в обычном смысле, и в смысле «музыки сфер», символа Той, которую воспевал Вл. Соловьев.

Белого это письмо поразило: в нем была мистическая глубина, блестящая диалектика, полемический жар, юмор. В своем ответе ему пришлось защищаться и оправдываться. Но переписка была прервана печальными событиями.

Михаил Сергеевич Соловьев страдал расширением сердца, в январе он заболел воспалением легких. В ночь его смерти Ольга Михайловна, страдавшая нервным расстройством, застрелилась. Белый провел эту трагическую ночь на их квартире, хлопотал о похоронах, отправляя осиротевшего Сережу в Киев, где в нем приняла участие семья князя Е. Н. Трубецкого. Соловьевский кружок распался. Для многочисленных друзей покойного это было страшным ударом. Блок узнал о кончине Соловьева из письма З. Н. Гиппиус: он пришел к матери, стал перед ней на колени и молча ее обнял.

Белый получил от него несколько сочувственных нежных строк, и переписка между ними возобновилась. Тема ее — о новом откровении Софии Премудрости Божией в наши, последние, времена. Белый вопрошает: как понимать Ее? Блок отвечает: абстрактная спекуляция его не интересует; он знает один путь — мистический: нужно с верой принять Ее в сердце. Она открывается только личности, не массам; сияние Ее лица преображает все предметы. Он воспринимает Ее как душу мира, Душу человечества, но чувствует себя бессильным передать это откровение людям. Поэтому— не проповедует, а изливается в интимных лирических стихах. Для поэтов Она — Муза: Ее знали Данте, Гёте, Бодлер, Фет.