Сергей Алексеев - Игорь Святославич

Впрочем, поведение Нифонта может иметь иное, не менее благочестивое объяснение. Князь вполне мог еще не быть вдовцом. О том, что Святослав был женат дважды, можно сделать вывод на основании не только известия 1107 года о женитьбе сына Олега на Аеповне, но и данных Любечского синодика. Здесь друг за другом поминаются два «великих черниговских» князя Святослава: один — с крестильным именем Николай, другой — с монашеским именем Гавриил, оба со своими княгинями — соответственно Анной и Екатериной{96}. Ни один из них не может быть отождествлен ни со Святославом Ярославичем, ни с будущим князем Святославом Всеволодовичем — те фигурируют в других местах синодика. Но в Чернигове княжили только три Святослава, и вторым был Святослав-Николай Ольгович. Кто же такой Святослав-Гавриил? Предлагалось именно его и отождествить с Ольговичем, а Святослава-Николая объявить Николой «Святошей» Давыдовичем, печерским преподобным (известно, что он и в монашестве носил прежнее имя). Но «Святоша» никогда не княжил в Чернигове, а ушел в монастырь при жизни отца. Скорее всего — и этот вывод кажется наиболее логичным — обе записи в синодике относятся к одному и тому же князю Святославу Ольговичу Кого-то из переписчиков или даже первых составителей помянника смутил факт поминовения князя с двумя княгинями, и Святослав «разделился надвое». При этом «первый» Святослав получил только крестильное имя, а «второй» — только принятое при смерти монашеское.

Придя к такому выводу, мы узнаём имена обеих супруг Святослава Ольговича. Первая — видимо, действительно дочь половецкого хана Аепы — в крещении стала Анной. Вторая, новгородка, мать Игоря Святославича, звалась Екатериной. Если Святослав взял за себя Екатерину еще при жизни Анны, то это объяснило бы и запрет на брак со стороны архиепископа, и — отчасти — сохранение имен обеих княгинь в княжеском помяннике. Во всяком случае, Анна не прожила дольше мужа, а при кончине его присутствовала Екатерина, которая и поминается с усопшим в его «иноческой» ипостаси. О происхождении второй супруги Святослава мы можем строить лишь догадки. Скорее всего, она и вправду происходила из новгородского боярства.

Остается добавить, что некоторым романтически настроенным историкам и публицистам хотелось бы видеть героя «Слова о полку Игореве» сыном половчанки. Однако это совершенно невозможно. Во-первых, к моменту рождения Игоря Аеповне (если она вообще была еще жива) было не менее пятидесяти лет. Во-вторых, и это более существенно, нет ни малейших оснований полагать, будто Святослав Ольгович из-за недовольства епископа либо по иным причинам вернулся к первой жене. Собственно, недостаточно оснований и для утверждения, что к моменту новгородского брака князь не овдовел, хотя это, как мы видели, можно предполагать. Итак, Игорь Святославич был половцем не на три четверти, а всего на одну — по своей бабке Осолуковне…

Но вернемся в 1136 год. Княжение Святославу Ольговичу досталось крайне беспокойное, и конфликт с епископом был очень некстати. Мятежный город продолжал бурлить смутой. Боярские кланы, поддерживавшие старого и нового князей, продолжали борьбу за власть над Новгородом. В начале сентября при неизвестных обстоятельствах погиб один из видных бояр, видимо, противник Святослава: «убили Юрия Жирославича и с моста скинули». Несколько позже, уже после женитьбы, в Святослава стреляли из лука «милостники» Всеволода Мстиславича, но он остался жив{97}.

Седьмого марта 1137 года к Всеволоду Мстиславичу, который после изгнания отправился к своему дяде, великому князю, и получил от него Вышгород, бежало из Новгорода несколько бояр во главе с самим посадником Константином. Посадничество передали Якуну Мирославичу, который и позднее проявлял себя сторонником Ольговичей. Константин же и его присные стали убеждать Всеволода Мстиславича вернуться на север. Призыв этот был поддержан тайными посольствами из Пскова и самого Новгорода. Убежденный уговорами — «Пойди, княже, хотят тебя опять», — Всеволод прибыл в Псков с братом Святополком и был признан здесь князем. Но в Новгороде пока сильнее была партия Мирославичей — а значит, Ольговичей. В городе начались беспорядки, вдохновлявшиеся посадником и его сторонниками. Оставшиеся в меньшинстве противники Святослава бежали в Псков, народ разграбил дома бывшего посадника Константина и других перебежчиков. По всему городу искали, «кто Всеволоду приятель из бояр»; с каждого заподозренного брали откуп по полторы тысячи гривен и отдавали выручку купцам для военных закупок{98}.

Тем не менее, несмотря на весь энтузиазм новгородского посада, положение Святослава и его ново-обретенного княжества было не из легких. Против Новгорода ополчилась большая часть Руси, находившаяся под властью Мономашичей, все соседи. Можно сказать, что «феодальные» владетели хотели задушить свободолюбивый «вольный город», а заодно проучить поддержавших «революцию» Ольговичей. Но даже если в каком-то смысле это и так — в конце концов, никто не двинулся карать Всеволода льговича в его черниговской вотчине, — люди того времени не мыслили подобными категориями. Новгородцы накликали на себя беду вполне закономерно, обратившись к совершенно постороннему их городу князю и разрушив полувековую связку со всё еще господствующим на Руси семейством. Следствие именно заявленного «свободолюбия» — но именно это следствие, а не учредившаяся «республика» сама по себе — сплотило против Новгорода не слишком дружных Мономашичей.

Для Святослава Ольговича, оказавшегося в кольце врагов, ссориться с епископом было теперь уже непозволительной роскошью. Примирение состоялось в разгар усобицы, весной или летом 1137 года. Святослав и Нифонт совместно утвердили новые налоговые привилегии новгородской епископии: за ней закреплялась десятина от судебных штрафов с владений Новгорода в Заволочье и Обонежье, ранее целиком шедших в княжескую казну{99}Сятослав дарением искупал свой (в точности неизвестный нам) грех, а кроме того, закреплял новую роль епископии как высшей властной инстанции Новгородской республики. После этого «любовь» между Святославом и Нифонтом сохранялась до конца дней последнего{100}.

Святослав не только «совокупил всю землю Новгородскую», но и обратился за помощью к братьям. Явился Глеб Ольгович, князь Курский, со своей дружиной и половцами. Двое Ольговичей двинулись с большой ратью на Псков против двух Мстиславичей. Псковичи, однако, наотрез отказались прогонять только что обретенного князя и приготовились к обороне. Святослав Ольгович, может быть, и продолжил бы войну, но после совещания с новгородской знатью решил «не проливать кровь братии». Войско вернулось в Новгород. А вскоре стало известно о кончине Всеволода Мстиславича — он умер в Пскове 11 февраля 1138 года. Ситуация, однако, от этого мало изменилась. В Пскове по воле горожан сел Святополк Мстиславич. Новгород по-прежнему оставался в окружении врагов: в Смоленске сидел Ростислав Мстиславич, в Суздале — Юрий Владимирович, на этот раз поддержавший племянников. В союз с Мономашичами вступил Полоцк. Чернигов же был отделен от Новгорода вражескими землями. Между тем наступила зима, а город всегда зависел от хлебных поставок с юга. Дороговизна зерна сразу заставила новгородцев пожалеть об обращении к Ольговичам{101}.