Владимир Бондаренко - Бродский: Русский поэт

Как поэт признается, хотя мгновения и не столь прекрасные, но неповторимые… К тому же уносят его вдаль от несостоявшейся любви. Всех озадачивает его большое стихотворение или поэма «Посвящается Ялте»: что это за убийство загадочное, кого убили? И кто убийца — не сам ли Бродский? Так фигурально, не реально, он заканчивает свой роман с балериной Марианной Кузнецовой. Позже дочь поэта от этого романа рассказывала: «Бродский посвятил маме стихотворение „Ты узнаешь меня по почерку. В нашем ревнивом царстве…“ (1987). Но об отце она мне практически ничего не рассказывала… Я узнала о некоторых нюансах буквально года за полтора до смерти Иосифа. Толком ее расспросить я не успела. Зато нашла открытки, которые он присылал ей из Ялты, еще откуда-то, с забавными полуматерными стихами».

Литературоведы Екатерина Дайс и Игорь Сид уже составили толковую версию: «Инцидент в Ялте — смерть неординарного человека, по поводу которой его дама и ее любовники дают свидетельские показания — просто метафора разрыва с возлюбленной, ушедшей к другому. Сформулируем гипотезу впервые: по-видимому, петербургская история Иосифа Бродского, Марии Кузнецовой и, вероятно, Гарика Воскова послужила отправной точкой для поэмы „Посвящается Ялте“. Место действия здесь, как в театре, довольно условно. Крым — лучшие театральные декорации для извечной драмы любви, ревности и измены…»

Но Ялта, дав ему возможность покончить с любовным романом, не насытила самим Крымом. Осенью, в октябре 1969 года, ему удалось получить путевку в писательский Дом творчества «Коктебель». По сути, Коктебель и был идеальной имперской «глухой провинцией у моря». Тут тебе и остатки античности, его любимой Римской империи, тут и древние скифы, при этом, как говаривали, «любимая песочница советской империи». Все сразу. Да еще и богема, которой Иосиф тоже не чурался. Там можно было чувствовать себя и «несоветским человеком». Вспоминает все тот же Михаил Ардов, давний коктебелец со стажем: «В тот год друзья раздобыли Бродскому путевку в коктебельский писательский дом, а я тогда жил у Габричевских. Собственно, уже у одной Натальи Алексеевны, Александр Георгиевич скончался за год до этого — в сентябре 1968-го. Бродский там пришелся ко двору. Мы ежедневно выпивали, шутили, слушали иностранное радио… Шумно отметили день моего рождения 21 октября. Бродский по этому случаю сочинил пространную шутливую оду. А еще мы ходили в совхозный сад джимболосить. Это местный крымский глагол, он означает собирание остатков в садах и виноградниках. Само слово это Бродскому чрезвычайно понравилось. Он даже шуточную оду ко дню моего рождения окончил так:

За сотню строк наджимболосив,Я Вас приветствую. Иосиф».

Тогда же Наталья Северцова написала его коктебельский портрет, к которому он на обороте сделал посвящение художнице: «Пускай же благодарностью прервется / Моим пером сплетаемая нить…»

«Я не придерживаюсь и не ищу какой-то одной манеры. По-моему, всякий осколок, всякая соломинка может заговорить языком искусства, если художник сумеет извлечь из них ту красоту, которая в них скрыта, как во всей окружающей жизни», — писала художница Наталья Северцова (1901–1970). Она была женой выдающегося искусствоведа, философа, переводчика Александра Габричевского. Актриса, ученица известного театрального режиссера Юрия Завадского, Северцова стала хозяйкой легендарного дома в Коктебеле, где бывали знаменитые поэты, музыканты, художники: Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Марина Цветаева, Роберт Фальк, Генрих Нейгауз, Святослав Рихтер… Одним из последних ее любимых гостей был и Иосиф Бродский, живший у нее в 1967 году и часто бывавший в октябре 1969 года. Там он написал сонет «Madam, благодарю за мой портрет…», адресованный хозяйке дома.

С тех пор Коктебель казался ему кусочком рая. Что еще надо неприхотливому в быту поэту: полная свобода, почти не ограниченная властями, которых в том же Коктебеле и не видно вовсе, возможность писать, прекрасный коктебельский коньяк и всегда шумное море. Да еще мистический, дающий энергию Карадаг. В стихотворении, посвященном Наталье Северцовой и датированном октябрем 1969-го, он пишет:

Не рыдай, что будущего нет.Это — тоже в перечне приметместа, именуемого Раем.Запрягай же, жизнь моя сестра,в бричку яблонь серую. Пора!<…>То не в церковь белую к венцу —прямо к света нашего концу,точно в рощу вместе за грибами.

Запомним: «Место, именуемое Раем…» И вроде бы уже была сырая осень, поэт ходил по берегу моря в курточке, укрывался от ветра и брызг, но на лице его явно написанная радость от жизни, от поэзии, от девушек, от моря, от вулкана, от рая. Я считаю сделанное тогда фото одной из самых удачных фотографий Иосифа Бродского. Балюстраду на берегу моря хорошо помнят все коктебельцы, для меня это тоже с 1970-х годов одно из самых любимых мест. На снимке видны и море, и пляж, и даже любимый кот выглядывает из куртки; из-под капюшона виден и один острый наблюдающий глаз поэта. Не знаю, кто сделал фотографию — может, Яков Гордин, тоже находившийся там, может, Анатолий Найман?

Впрочем, там была целая компания молодых литераторов, допущенных в октябре до писательского Дома творчества — летом давали путевки самым именитым и чиновным. В такой атмосфере и стихи писались легко:

Приехать к морю в несезон,помимо матерьяльных выгод,имеет тот еще резон,что это — временный, но выходза скобки года, из вороттюрьмы. Посмеиваясь криво,пусть Время взяток не берет —Пространство, друг, сребролюбиво!Орел двугривенника прав,четыре времени поправ!

В этом октябрьском стихотворении «С видом на море», посвященном Ирине Медведевой, он подробнейшим образом описывает все детали коктебельского быта, все закоулки пейзажа.

Здесь виноградники с холмабегут темно-зеленым туком.Хозяйки белые домаздесь топят розоватым буком.

Так и видишь эти бегущие вниз с холма виноградники на горе Волошина, видишь эти приветливые небольшие белые домики местных жителей.

…свершивший туалет без мылапророк, застигнутый врасплохпри сотворении кумира,свой первый кофе пьет ужена набережной в неглиже.

Набережная Коктебеля, знаменитая площадка перед Домом творчества писателей, тут же дом самого Макса Волошина, его памятник, площадка заканчивается литературным салоном моего друга Славы Ложко. Слава уже пробил памятник Николаю Гумилеву в Коктебеле, пора бы ему заняться проектом памятника Иосифу Бродскому. Не в его ли салоне поэт пил свой первый кофе в неглиже?