Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев

время мне немного недостает до успеха; каждый раз я слышу, что я слишком молод. <…>

От всего сердца посылаю вам тысячу горячих приветов.

Ж. Верденаль.

P. S. Я несколько раз обедал с Причардом, который, как мне кажется, ступил на дурной путь – “искусственный”, сказал бы я – в том, что касается морали …»[131]

Переписка постепенно окрашивалась в более грустные тона. Осенью 1911-го Верденаль писал:

«Мой дорогой друг, мы с вами не так уж далеки от того предела, за которым существа теряют друг друга, я не знаю, какое влияние, эмоции какой силы могут родиться вновь, когда они снова окажутся рядом. Не только время может вести к забвению – расстояние (пространство) вносит свою долю, которая тоже велика. Оно уже давит на нас, без сомнения (признаемся честно), поскольку глупые занятия и большая лень очень притормозили мою корреспонденцию… Напишите мне о своих новостях, с выразительными деталями, как вы умеете; встряхните свою изящную беспечность и уделите мне немного времени, отнятого у занятий – каким бы недостойным этого я ни был. Я не очень представляю, как вы выглядите среди всех этих американцев (должны ведь некоторые оставаться и там, несмотря на то, сколько их тут). Я забыл вам рассказать о новостях нашей лавочки – все совершенно так же (в 2474-й раз сегодня вечером я видел, как мадам Казобон придерживала подбородком салфетку, смешивая салат морщинистыми руками)»[132].

В конце Верденаль цитирует А. Жида: «Альтернатива – или еще раз отправиться в лес, полный тайн, – в то место, которое я знаю, где в темной мертвой воде еще мокнут и разлагаются листья минувших лет, листья восхитительных весен»[133].

Письмо, написанное в апреле, звучит не так меланхолично:

«Живой жар весеннего солнца сегодня подтолкнул меня выйти на прогулку в леса. Кораблик, плывя под сенью светло-зеленых нежных молодых листочков, пронизанных светом, не спеша отвез меня в Сен-Клу. Там весенний рост был менее ослепительным, кристаллизованный в искусственных линиях больших аллей; деликатное, почти нереальное и, я бы сказал, феерическое убранство, если бы это слово не употреблялось как попало и смысл его не искажался. И вот, вернувшись вечером, я решил вам написать, поскольку именно о вас мне напомнил этот пейзаж, который мы когда-то прочувствовали вместе…»

На этой эмоциональной ноте письмо, однако, не заканчивается, и Верденаль продолжает в более философском ключе:

«С прошлого года ничего особенного со мной не произошло, и все же, возможно, время не было потеряно. Я не узнал ничего особенного, не завел новых знакомств в сфере Искусства. Но я осознал силу некоторых моих порывов… я начинаю меньше бояться жизни и видеть истины в менее искусственном свете. <…> Меняется освещение моего внутреннего мира: лица, находившиеся в тени, выходят на свет (будут ли они сиять всегда?) Я чувствую себя одновременно более молодым и более зрелым; я задыхаюсь в беспечном разочаровании, в котором жил раньше. Вот, несомненно, преддверие некоей новой погони за абсолютом, и как бывало, позволишь себя обмануть. <…> Извините меня за эту болтовню <…>

К слову, кубизм уничтожен футуризмом, который протестует против музеев и т. п. и устроил грандиозную выставку у Бернхайма. Вот образцы новой школы, разве что еще одна появится, пока это письмо пересекает море. В наше время выводит из себя недостаток скромности писателей и художников, которые создают новые школы каждые шесть месяцев, и то, что из-за своей слабости они собираются помногу, чтобы бороться. Эта смесь насилия и недостатка силы не указывает ни на что достойное, и мы страдаем из-за того, что искусство оказывается не на высоте нашего восприятия.

До свидания, старик, напишите мне, когда вам это придет на ум. Я надеюсь, что вы создаете там вдали замечательные вещи и что прорастают сияющие цветы»[134].

В конце августа все усилия Верденаля уходят на подготовку к конкурсу, но мысли иногда обращаются к прошлому: «И этим вечером вдруг, как звонят десять (все колокола квартала бьют почти одновременно, мелкой дробью, которую вскоре перебивают более редкие удары одного басовитого колокола, помните об этом?), вдруг я думаю о вас, пока бьет десять часов. И ваш образ стоит передо мной, пока я пишу эту записку. Быстрее, еще быстрее – добрый вечер… итак, я возвращаюсь к работе…»[135]

Последнее сохранившееся письмо датировано 26 декабря 1912 гола. Верденаль пишет, что конкурсные испытания наконец подходят к концу:

«У меня будет ремесло… Но определенная интеллектуальная гордыня заставляет принижать ценность ремесла. И боишься, кроме того, что потерял время, которое можно было бы уделить более серьезным проблемам. <…>

Я ставлю себе задачу регулярного увеличения философской и литературной культуры. Простите мне эти амбиции, но я ненавижу любителей. Они кишат везде, так как публика любит фальшивый блеск; но есть ли нагромождение более отвратительное, чем нагромождение святынь? <…> Я желаю вам в новом году новый жар, который возрождается снова и снова – жар, пламя – но источник его в сердце, и именно тут от наших пожеланий требуется осторожность. “Одари меня благами, о Боже, прошу я их или нет, и избави от зла, даже если я тебя о нем прошу”.

До свидания, мой дорогой друг, преданный вам

Ж. Верденаль»[136].

11

Через двадцать лет Элиот писал: «Я охотно признаю, что мое собственное обращение к прошлому тронуто лучами сентиментального заката, памятью о друге, который шел через Люксембургский сад в конце дня, махая [мне] веткой сирени, о друге, которого позже (насколько я смог узнать) смешали с грязью в Галлиполи»[137].

В стихах Элиота насчитывают пять посвящений Верденалю. Точнее, пять вариантов одного: «Жану Верденалю, 1889–1915, погибшему в Дарданеллах», с цитатами из Данте, которые менялись от публикации к публикации. Наиболее важной считается цитата, где тень поэта Стация обращается к тени Вергилия: «Смотри, как велика была любовь, которая влекла меня к тебе, если, забывая нашу бренность, я обращаюсь с тенью, как будто она телесна»[138]. Другие варианты эпиграфа включают слова Гвидо де Монтефельтро из «Ада» и Арно Даниеля из «Чистилища».

Что же известно о Верденале? Основные факты можно найти в статье Дж. Уотсона «В поисках француза»[139]. Согласно послужному списку, Жан Верденаль родился 11 мая 1890 года. Семья его жила в По, в северных предгорьях Пиренеев. С 1910-го он изучал медицину в Париже. Дважды – в 1911 и 1912-м – пользовался отсрочкой от военной службы в связи с учебой, но в 1913-м отказался от нее и был мобилизован. Участвовал в