Батюшков не болен - Глеб Юрьевич Шульпяков

“Анекдоты, или Весёлые похождения старинных пошехонцев”. Салтыков-Щедрин развил тему так, что Пошехонье навсегда стало символом нелепой, неугомонной, не лишённой обаяния провинциальной бестолковости.

Батюшковы были пошехонскими помещиками.

От главного дома вниз по трём искусственным уступам спускались к прудам дорожки. Но если прогулка на пруды была приятной и лёгкой, то подъём к дому требовал физических усилий. Пройдя от прудов (они сохранились) вверх на холм, можно ощутить усталость, какую испытывал Батюшков, когда возвращался после купания. Для отдыха соорудили беседку. В окружении цветников, с панорамным видом на долину реки, она станет излюбленным местом поэта. Здесь он будет буквально по словам песни: “Fool on the hill”[17]. А комаров, которые могли бы спугнуть вдохновение, на холме сдувало.

Когда сёстры Батюшкова Александра и Варвара переселились из Даниловского в пошехонское Хантаново, заброшенный дом находился в бедственном состоянии. Он требовал даже не капитального ремонта, а полной реконструкции. Первые годы пройдут на фоне бесконечной стройки. Участие в ней поэт Батюшков принимает заочно – в письмах. Однако сестры Александра (двадцати двух лет) и Варвара (пятнадцати) самоотверженно справляются с задачей.

Новый одноэтажный дом будет иметь два крыльца, переднее и заднее, один, отдельно стоящий флигель (для брата Константина) – и семь “покоев”. Его обошьют тёсом в “ёлочку” и покрасят синей краской. Семнадцатью окнами в резных наличниках дом будет смотреть на свет. Для отопления устраиваются пять кирпичных печей, а две печи будут кухонными, людская и господская: с котлом и чугунной плитой.

Поднявшись на пустой холм сегодня, можно вообразить не только дом, но и крестьянские избы. Здесь жили те, кто обслуживал барское хозяйство. Избы назывались чёрным двором, а господский дом и парк – белым. На макушке холма начиналась липовая аллея, защищавшая дом от ветра. Она виднелась ещё на подъезде к Хантанову – до 1941 года, когда липы были спилены. А по сторонам расходился сад с акациями, сиренью, орешниками и белыми розами. Вообще, цветов было высажено в усадьбе очень много, женская рука в парковой эстетике прекрасно чувствовалась. Уже при советской власти, когда усадьбу и сад уничтожат, а землю под ними распашут, старожилы будут долго помнить цветочное батюшковское изобилие.

В усадьбе имелись: овчарная изба и при ней хлев с погребом, скотный двор и скотная изба, омшаник (где доили коров и хранили молоко), каретник и при нём три хлева, три овина, где снопы сушили, и гуменник (где хлеб молотили), сарай для мелкой скотины и птицы, хлебный амбар, где хранились рожь, овёс, ячмень и семенной клевер, и две ветряные мельницы, крытые соломой. Такие мельницы назывались “толчея”. Представить подобное хозяйство можно по картинам Венецианова, жившего примерно в то же время по соседству с Батюшковыми в Тверской губернии.

Количество дойных коров у сестёр Батюшковых доходило до 20, а лошадей было четыре, не считая жеребцов: два мерина и две кобылы. Дворовых людей, живших на чёрном дворе, в разное время насчитывалось не больше 10 человек, всего же крепостных душ за владелицами Хантанова – не больше 60–70. После смерти сестры поэта Александры, которая сойдёт с ума и проживёт на руках у дворни больше десяти лет, хантановское хозяйство оценят в 5900 рублей[18].

Из Даниловского в Хантаново две незамужние сестры переберутся не по доброй воле. Когда Батюшков вернётся из Риги, когда его костыли встанут, наконец, под крышей родного дома – он обнаружит в доме ссору.

Причиной расстройства окажется глава семейства Николай Львович, неожиданно женившийся вторым браком. Женой 52-летнего Батюшкова станет дочь соседа-помещика Теглева – Авдотья Никитична. Об этом семействе мало что известно. Первый биограф Батюшкова – Л.Н. Майков – пишет со слов Помпея Батюшкова, что мать его относится к “старинным дворянским родам Вологодского края”. Как правило, такие роды вносились в шестую часть Дворянской родословной книги. Однако родной брат Авдотьи Никитичны, например, числится в первой части. Это означает, что предки Теглевых стали дворянами не ранее XVIII века. Для сравнения род Батюшковых (и Бердяевых по матери) числился во дворянстве со времён Ивана Грозного.

С переездом Теглевой под крышу Даниловского в усадьбе всё переменилось. Много младше мужа, она с усердием взялась за дело. Молодая хозяйка хотела переменить жизнь в усадьбе на свой лад – в том числе, чтобы получать, наконец, от хозяйства прибыль.

Скорее всего, планы Авдотьи Никитичны шли вразрез с укладом жизни дочерей Николая Львовича, живших с отцом одним домом. И сёстры приняли решение. От отца, который теперь полностью зависел от “самой бесчувственной женщины”, они (вместе с братом Константином) решили, пока не поздно, отделиться.

Опасаться было чего – в случае смерти немолодого уже Николая Львовича всё имущество Батюшковых по отцовской и материнской линиям перешло бы к его новой жене. Дети от первого брака оставались ни с чем. Чтобы этого не произошло, следовало срочно разделить движимое и недвижимое имущество, переписать на детей разделённое и уехать из Даниловского. Но куда? Такая возможность имелась благодаря “материнскому капиталу”. От Бердяевых, к роду которых принадлежала мать поэта, Батюшковым досталось в приданое несколько деревень, среди которых числилось то самое Хантаново. Однако бердяевские деревни были заложены Николаем Львовичем еще двадцать лет назад и до сих пор оставались не выкупленными. Они находились в секвестре, никаких операций по продаже, завещанию или дарению произвести с ними было невозможно – до полной уплаты долга.

Старший Батюшков заложил имения, когда жил в Петербурге. Это была другая, позапрошлая жизнь, наполненная другими горестями и надеждами. Однако в новой, третьей с того времени жизни, которую собирался начать с новой женой Николай Львович, эхо позапрошлой жизни раздавалось слишком отчётливо. Тогда деньги ушли, чтобы лечить Александру Григорьевну и дать воспитание младшим детям Константину и Варваре. Теперь дети собирались стать независимыми от родителя и при живом отце искали опекуна.

Опекун требовался для сделки. Парадокс законодательства того времени заключался в том, что ты мог служить по гражданской или воевать в армии, и даже командовать армейскими подразделениями, ты мог быть убитым или вознаграждённым – но до двадцати одного года оставался недееспособным. А осенью 1807 года, когда затевался раздел, Батюшкову было только двадцать. Герой Гейльсберга, едва не отдавший жизнь за царя и Отечество, не имел права ставить на документах подпись. Его опекуном стал Абрам Ильич Гревенс, муж старшей сестры Анны.

Чтобы выкупить деревни, следовало уплатить долг, который с процентами за десять лет вырос в несколько раз. Таких денег у Николая Львовича не было. Чтобы избавить Авдотью от пасынка и падчериц, нужную и немалую сумму (50 тысяч)