Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

Ознакомительный фрагмент

Не нервничал вообще. Есть, пить, писать письма отказался сразу. Вода — только из-под крана, и так до того, как разобрался в ситуации, — три недели.

Поведение при аресте или захвате в заложники — полезная наука. Рекомендую овладеть всем, кто занимается бизнесом, политикой или общественной деятельностью в России.

Важно принять все, как есть, важно разобраться в совершенно новой обстановке, важно получить информацию и сопоставить ее, важно не терзать себя надеждами на скорое освобождение и переживаниями за недоделанное на воле. Важно говорить только то, что ты хочешь сказать для своих целей, и ничего сверх этого. Оценить, как могут обернуться для тебя твои слова сразу после ареста, — задача непростая.

Что попросил принести из дома — не помню. Но книги, ручки и тетради появились у меня быстро. Без остального мне обходиться несложно.

Глава 3

Я хотел быть лучшим

Михаил Ходорковский

Я — человек, не слишком любящий воспоминания. Моя память устроена таким образом, что откидывает все, не имеющее логической связи с настоящим или не наполненное эмоциональным содержанием. Последнее — редкость в моей жизни.

Тем не менее помню, что к лидерству стремился всегда. Мне нужно было формальное лидерство, организационная структура, поскольку мои родители так построили мою жизнь, что стать лидером шпаны у меня бы не получилось. Хотя я жил на улице Космонавтов — это широко известная в узких кругах зона «Мазутки»: уличные банды, драки улица на улицу…

Спорт, амбиции в учебе — я хотел быть лучшим. Как мне это привили — даже не знаю. Анализирую — и не могу понять.

С шести лет меня отдали в секцию плавания. Ездил через всю Москву, в бассейн «Локомотив». Больших успехов не достиг, хотя занимался по шесть дней в неделю. К 11 годам — третий взрослый разряд, здоровые легкие, выносливость (бегал по 15 км, плавал по пять). Однако полное неумение драться стало абсолютно неприемлемым для мальчишки моего возраста и в моем районе. Первое взрослое решение — бросаю плавание, иду заниматься борьбой.

Вольная, самбо, карате, бокс. Всего понемногу, не для спортивного результата — для драки. Бросил спорт в 18 (когда поступил в институт) — времени не было совершенно. Последний раз дрался в 23, как оказалось — из-за будущей жены. Так что все было не зря.

С 18 лет — бег, гири, когда появились — тренажеры. До ареста пробегал в день по пять километров. Плавать ненавижу. Видимо, в детстве «перебрал». В тюрьме привычка к ежедневным физическим нагрузкам помогает не распускаться.

К слову, в школе «для души» занимался футболом и хоккеем (у нас рядом был стадион «Спартак»). Травм набрал кучу. «Вылезать» начали где-то с 35 лет.

В общем, возвращаясь в детство, стать лидером в одном и проиграть лидерство в другом — для меня не вариант в то время. Позже, естественно, приходилось делать выбор, и не раз. Например, между институтской карьерой и миром бизнеса. Между банковским бизнесом и промышленностью. Между карьерой чиновника и свободой. Между свободой и собственным достоинством. Но позже.

Собственно, пионерия, а затем комсомол помогли реализовать лидерские качества, не потеряв достигнутое в спорте и учебе. Конечно, я упустил много чего другого. Но тогда такого осознания, что что-то упустил, не было. Да и сейчас не сильно жалею. В школе гулять времени не было: работа, спорт, химшкола. В институте студенческую жизнь видел лишь в стройотрядах: учеба, работа, «общественная нагрузка». Гулянки в общаге — более чем редкость, может быть, за все годы три-пять раз. Музеи, выставки, театры — все мимо. «Добирал» позже, не «добрал». Читал, правда, всегда и много.

Жили мы не слишком богато, поэтому вопрос денег стоял всегда. И чем старше я становился, тем острее. Как только появилась возможность заработать — немедленно воспользовался. Попробовал в 14 лет, а с 15–16 работал регулярно. Сначала на каникулах подрабатывал в булочной. Потом папа устроил дворником, потом — стройотряды, работа на заводах во время практики и каникул.

У меня была простая философия: когда есть время и деньги — надо их тратить. Если есть время, но нет денег — зарабатывать. И то и другое — интересно.

При всем при том мысль заняться спекуляцией даже не приходила в голову. Тогда перепродавали импортную технику, музыку, которую привозили из-за границы командированные. Фарцевали. Знакомых было много — и в спорте, и в школе, и в институте. Я ведь коммуникабельный и с весьма «широким кругозором» в технических вопросах. Сегодня думаю: смешно, ведь стоило лишь допустить такую мысль — заняться фарцовкой — и жизнь бы пошла совсем по-другому. Это точно. Стал бы зарабатывать много, решил бы, что институт — вещь не нужная, а формальная. Наладил бы отношения «с органами». Потом бы пожалел, но было бы поздно.

Жил, не заморачиваясь «идеологиями»

Я верил в партию, особо не интересуясь и не заморачиваясь «идеологиями». Вас это, возможно, удивляет, но вы — человек из другого мира.

Даже не знаю, как вам объяснить. Вот вы часто обсуждаете с друзьями преимущества одной операционной системы перед другой? А для многих это ключевой вопрос межличностных взаимоотношений. Вы что, не видите, как Microsoft напортачила с Vista?! Вы разве не просыпались в холодном поту из-за кошмарного сна, как «виснут» ваши драйвера?!! А убить сторонников Apple вам никогда не хотелось? Хотя бы морально?!

И тем не менее Microsoft в вашей жизни занимает больше места, чем КПСС в моей. До 1984–1985 годов был вынужден концентрироваться на очень ограниченном перечне вопросов. Остальные переходили в «фоновый режим». Человек присоединяется к своей «группе». Родители, друзья, учителя — то, что они говорят, воспринимается как факт, без проверки.

Ну, открывается Vista 3–5 минут — много это или мало? Ну, занимает она 20 ГБ — а это много?

Брежнев — шамкает и надевает пятый орден. Смешно. Но может это везде так? Мне-то, в общем, без разницы. Я-то не вижу связи с пустыми полками в магазине. Я даже не знаю, что они бывают полными.

И не понимал до 27 лет! Не мог из частностей вывести общее. Не слишком много думал. «Наши» и «не наши», черное и белое. Без оттенков. Прекрасно понимая, что среди «наших» много идиотов и подонков. Но — наши. С ними разберемся сами.

Мог ли тогда «наворопятить делов»? Очень даже мог. Например, если объективно посмотреть на большинство «тогдашних» диссидентов и даже правозащитников, то они не выглядели убедительно. Если не понимать на основании самостоятельных размышлений и собственных источников информации то, что они говорят, делают, отстаивают, — трудно проникнуться их идеями. Скорее, возникает желание защитить привычный мир, глубоко въевшиеся идеологемы.