Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

При свечах казалось еще не так страшно, как потом, когда стало совсем темно. Я дрожала, будто у меня поднялась температура, и умоляла папу опять зажечь свечку. Он был неумолим, свет не зажгли. Вдруг застрочили пулеметы, это еще в десять раз страшнее, чем пушки. Мама вскочила с постели и, к великому раздражению Пима, зажгла свечу. Ее решительный ответ на его ворчание был: «Анна ведь не старый солдат!» И на этом баста!

Рассказывала ли я тебе о других страхах мефрау? Кажется, нет. Чтобы быть в курсе всех происшествий Убежища, надо тебе знать и это. Однажды ночью мефрау слышала на чердаке воров, ей послышались очень тяжелые шаги, и она так испугалась, что разбудила мужа. Как раз в этот момент воры исчезли, и все, что услышал менеер, было громкое биение испуганного сердца фаталистки.

– Ох, Путти (ласкательное имя менеера), они наверняка забрали колбасы и все наши бобовые. А Петер! Ох, Петер, лежит ли он еще в своей постели?

– Петера они уж точно не украли. Не трусь и дай мне поспать!

Но не тут-то было! Мефрау со страху больше не могла уснуть.

Несколько ночей спустя всю верхнюю семью разбудил таинственный шум. Петер с карманным фонариком пошел на чердак и – тррррр! – кто убежал? Стая больших крыс!

Узнав, кто эти воры, мы оставили Муши спать на чердаке, и непрошеные гости больше не показываются… во всяком случае, ночью.

Несколько дней назад, вечером, Петер поднялся на чердак за старыми газетами (было только полвосьмого и еще светло). Чтобы слезть с лестницы, ему надо было крепко держаться за люк. Не глядя, он положил руку… и чуть не упал с лестницы от боли и страха. Оказалось, он положил руку на большую крысу, которая сильно укусила его. Рукав пижамы насквозь промок от крови, когда он, бледный как полотно и с трясущимися коленками, появился у нас. Ничего удивительного. Не так приятно погладить большую крысу, а в придачу еще и быть укушенным – это чудовищно.

Милая Китти!

Разреши тебе представить: Мама Франк, борец за права детей! Лишняя порция масла для молодых, проблемы современной молодежи – во всем мама заступается за молодежь и после дозы препирательств почти всегда добивается своего.

Испортилась банка консервированных языков – пир для Муши и Моффи[16].

Ты еще не знакома с Моффи, а между тем она была в фирме до того, как мы стали скрываться. Она живет при конторе и складе и на складе пугает крыс. Ее политическое прозвище тоже легко объяснить. Одно время у фирмы «Хис и Ко» было две кошки, одна для склада, другая для чердака. Стоило им встретиться друг с другом, как обязательно начиналась страшная потасовка. Та, что на складе, всегда нападала, но чердачная в конце концов все же выходила победительницей. Точно как в политике. Поэтому и прозвали складскую кошку Немец, или Моффи, а чердачную Англичанин, или Томми. Томми потом усыпили, а Моффи служит нам всем развлечением, когда мы спускаемся вниз.

Мы съели так много бобов и фасоли, что я их больше видеть не могу. Стоит мне только о них подумать, как меня уже тошнит.

Вечернюю выдачу хлеба совсем отменили.

Только что папочка сказал, что у него плохое настроение. У него снова такие грустные глазки, бедный мой папочка!

Я просто не могу оторваться от семейного романа «Стук в дверь» Ины Будье-Баккер. Книга необычайно хорошо написана, правда, что касается войны, писателей или женской эмансипации, не так хорошо, но, откровенно говоря, это меня мало интересует.

Ужасные налеты бомбардировщиков на Германию. Менеер Ван Даан в плохом настроении. Повод: недостаток курева.

Дискуссия насчет того, съесть или не съесть консервы, решена в пользу нашей стороны.

Мне не лезут больше ни одни ботинки, кроме высоких лыжных, в которых ходить по дому страшно неудобно. Пара соломенных сандалий за 6.50 гульденов продержалась всего неделю, после чего они отказались служить. Может быть, Мип раздобудет что-нибудь на черном рынке. Мне надо еще подстричь папе волосы. Пим уверяет, что никогда не будет после войны ходить к другому парикмахеру – так хорошо я выполняю эту работу. Если б только я не так часто прихватывала его ухо!

Милая моя Китти!

Турция вступила в войну. Все в большом волнении. С нетерпением ждем сообщений по радио.

Милая Китти!

Уже через час последовало разочарование и рассеяло радость. Турция еще не вступила в войну. Их министр говорил только о скором отказе от нейтралитета. На Даме[17] стоял продавец газет и кричал: «Турция на стороне Англии!» Газеты шли нарасхват. Таким образом радостный слух дошел и до нас.

Кредитки в тысячу гульденов объявлены недействительными. Это настоящая петля для спекулянтов и им подобных, но еще больше для тех, кто скрывается или у кого есть «черные» деньги. Если хочешь обменять тысячегульденовую купюру, надо точно объяснить и предъявить доказательства – откуда ты ее взял. Пока что еще можно ими платить налоги, но и это только до следующей недели. Купюры в пятьсот гульденов будут аннулированы одновременно. У «Хис и Ко» были еще «черные» тысячегульденовые купюры, они оплатили налоги на долгое время вперед, таким образом все сошло.

Дюссел получил педальную бормашинку, и скоро наступит моя очередь серьезного осмотра.

Дюссел ужасно непослушен в соблюдении правил для нелегалов. Он не только пишет письма своей жене, но и состоит в любезной переписке с различными другими людьми. Он заставляет Марго, учительницу голландского в Убежище, исправлять эти письма. Папа строго запретил ему продолжать это дело. Исправления Марго прекратились, но я думаю, что он в скором времени снова начнет писать.

Фюрер всех немцев выступал перед ранеными солдатами. Это было грустно слушать. Вопросы и ответы следовали примерно таким образом:

– Меня зовут Генрих Шеппель.

– Где ранен?

– Под Сталинградом.

– Какие ранения?

– Отморожены две ступни и перелом сустава левой руки.

Так, дословно, радио передавало нам этот отвратительный марионеточный театр. Казалось, будто раненые гордятся своими увечьями, чем больше, тем лучше. А один от волнения, что он мог подать фюреру руку (в том случае, если она у него еще была), слова почти не мог вымолвить!

Я уронила душистое мыло Дюссела на пол. Я наступила на него, и теперь целый кусок выдавлен. Я уже попросила заранее у папы возместить ему ущерб, тем более что Дюссел получает не более одного куска мыла в месяц.