Алиса Бейли - Неоконченная автобиография

Кветта была местом, где я впервые взяла на себя ответственность и поступала более или менее по-своему, хотя со мной была мисс Клара Шоу. Солдаты, расквартированные в Кветте, вели себя в Солдатском доме настолько вольно, что совершенно отбились от рук. Заведующая, как я полагаю, была изрядно напугана, хотя наверно не так сильно как я. Компания солдат вечер за вечером развлекалась как могла, стараясь разворотить всё кругом. Около двадцати их являлось из казарм. Они приходили в кофейную, требовали какао и яичницу и остальную часть вечера занимались тем, что швыряли кувшины с какао и яичницу по стенам. Результат легко себе представить. Вакханалия творилась невообразимая, а настрой у них был ещё хуже. Поэтому меня послали посмотреть, что можно сделать. Я пришла в ужас и просто не знала, что делать. Несколько вечеров я занималась тем, что ходила туда-сюда по кофейной и читальным залам, обнаружив, что моё присутствие делает их только хуже. Прошёл слух, что я очень решительная молодая особа 74] и собираюсь донести на них властям. Поэтому они решили показать себя.

Когда я наконец точно установила, что они собой представляют и кто у них заводилы, я однажды утром послала вестового попросить тех из них, кто не на службе, подойти к Солдатскому дому к определённому часу. По какой-то причине никто не был занят, и из чистого любопытства они явились все. Когда они прибыли, я посадила их в местные экипажи (гхарри), взяла всё необходимое для пикника, и мы поехали в место, которое тогда называлось Рощицей Вальдшнепов. Был восхитительный жаркий ясный день, и то обстоятельство, что это место кишело в ту пору змеями (маленькими и особо ядовитыми), по-видимому, не смутило нас. Мы устроили чаепитие и рассказывали дурацкие истории; мы ни разу не затронули религии, а я не упоминала об их бесчинствах. Вечером мы вернулись домой. Я не произнесла ни слова осуждения, критики, не требовала, не упрашивала. Они были явно сбиты с толку. За весь вечер я не сказала ничего назидательного, и они так и отправились в казарму в недоумении. На следующий день один из заведующих кофейной разыскал меня и попросил на минутку зайти. Там я увидела, как все эти люди моют и красят стены, скребут полы, делая это место гораздо красивее, чем раньше. И вот вопрос: боялась ли я довести это дело до сведения начальства или просто оказалась смышлёной? Эпизод случился сам собой — я его не планировала.

В тот раз я усвоила великий урок. Я доказала себе, к своему немалому удивлению, что понимание и любовь оказываются действенными тогда, когда осуждения и обвинения не дают результата. У меня больше никогда не было неприятностей с этой компанией. Один из них всё ещё остаётся моим другом, остальных я потеряла из виду за сорок истекших лет. Этот человек пришёл ко 75] мне в Лондоне в 1934 году, и мы вспомнили те далёкие времена. С ним всё благополучно. Итак, я сделала открытие, которое меня смутило. Эти люди исправились не благодаря моей красноречивой проповеди или подчёркиванию теологической догмы о том, что кровь Иисуса может их спасти, а лишь благодаря любящему пониманию. Я не верила, что такое возможно. Мне всё ещё нужно было усвоить: любовь — ключевая нота учения Христа, спасают именно Его любовь и жизнь, а не яростные теологические угрозы и запугивания адом.

Я бы могла привести массу других мелких происшествий, относящихся ко времени моего пребывания в Индии, но они знаменательны скорее для меня, чем для кого-то другого. Я ездила из одного дома в другой, выслушивая отчёты, беседуя с управляющими, проводя бесконечные евангельские собрания, беседуя с солдатами об их душе или семье, посещая военные госпитали и утрясая многочисленные проблемы, естественно возникающие, когда сотни людей размещены вдали от дома и сталкиваются с проблемами жизни в жарком климате и в чужой цивилизации. Я была очень хорошо известна во множестве полков. Как-то я подсчитала количество полков, с которыми я работала в Ирландии и Индии, — их оказалось сорок. Во многих из них меня называли по-своему. В знаменитом кавалерийском полку меня называли “Бабуся”. В другом, гвардейском, полку меня почему-то звали “Китаянкой”. В хорошо известном пехотном полку обо мне всегда говорили и писали как о Б.С.Л. — “Благожелательная Старая Леди”. Большинство ребят называли меня просто “Матушкой”, вероятно потому, что я была чересчур молода. Переписка моя очень разрослась, я отлично узнала психологию солдат и никогда не слышала, чтобы они разговаривали так, как изобразил Редьярд Киплинг. Вообще-то среднего Томми Аткинса возмущает такое описание солдат.

76] Я сыграла тысячи партий в шашки и хорошо набила руку в этой игре, не потому, что искусно играю, а потому, что неведомым образом угадываю будущий ход своего противника. Запах какао и яичницы навсегда остался у меня в ноздрях. Я обычно “барабанила” — как это называлось — популярные песни на пианино в читальном зале, пока мне до смерти не надоедало слушать, как мужчины горланят “Совсем как плющ прильну к тебе” или “Стая анютиных глазок глазки проказливо строят” — популярные тогда песни. У мужчин, однако, были собственные варианты слов этих песен, которые я изо всех сил пыталась не слышать, чтобы не пришлось вмешиваться. Я часами играла гимны на фисгармонии, выучив их чуть ли не наизусть. У меня в то время было отличное меццо сопрано, звучное и великолепно поставленное. Я потеряла его из-за пения в накуренных комнатах. Подозреваю, что я продавала больше пачек сигарет, чем табачный магазин. Я вдохновенно аккомпанировала пению гимнов на каждом собрании. Солдаты не утруждают себя учтивостью, и я вскорости уловила, что когда они требуют “цыплячий гимн”, они имеют в виду гимн “Грешный, я лечу к фонтану”, а “чадо во чреве” — это гимн со строчкой “Неиссякаема матери нежность к чаду, носимому ею во чреве”. Мы пользовались сборником гимнов Муди и Сэнки, достоинством которого являются действительно славные, живые мелодии, хотя в литературном, поэтическом отношении он просто ужасен.

Помню, как-то вечером в Чакрате я объявила гимн “Когда сойдёмся у реки”, где нас уверяют, что как только мы это сделаем, мы будем счастливы навеки. При этому я громко пошутила насчёт не слишком удачной рифмы слов “river” (река) и “forever” (навеки). Подняв глаза, я увидела в дальней части комнаты генерала с адъютантом и свитой, прибывших инспектировать дом и посмотреть, чем 77] мы занимаемся. Они с недоумением разглядывали довольно легкомысленную в религиозном отношении молодую особу в белом платье с синим шарфом, ничуть не напоминающую проповедника, которого они себе рисовали. Хочу отметить, что, общаясь со мной, офицеры различных полков всегда проявляли безграничную любезность, и в моей жизни были моменты (они уже далеко позади) действительно наполненные нелепым тщеславием, когда я выходила из церкви после службы и меня приветствовали офицеры и рядовые. Трепет, который я тогда испытывала, помнится до сих пор.