Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

— Что за чудесная картина! — невольно вырвалось у меня.

Непринужденно и легко, как будто свободно паря в воздухе, сидели на верблюдах две тонкие, гибкие фигуры, укутанные в белые широкие халаты. На высоких копьях, пониже блестящих наконечников, трепетали бело-красные флажки. Лица были закрыты черно-синими покрывалами, через узкую прорезь светились воспаленные красные глаза. Иссиня-черные волосы длиной почти до пояса были заплетены во множество косичек, приподняты и пропущены сквозь черную чалму. Они развевались над головой, как пучок живых змей.

Впереди воинов неподвижно, как статуя, красовался их предводитель. Верблюд светло-дымчатой масти, изогнув шею, дико косился на машину; бело-красная полосатая попона доходила почти до земли. Этот всадник был одет богаче. Поверх белой одежды широкими складками свободно драпировался черно-синий халат, на него была надета узкая пестрая туника, опоясанная бело-красной лентой, шитой блестками и золотом; длинные концы этого пояса крест-накрест повязаны через грудь и спину. Правой рукой всадник придерживал пугливое животное, левой властно опирался на длинный прямой меч. За спиной виднелся большой желтый щит из шкуры какого-то животного с узорным кованым крестом. Лицо было закрыто сначала белой, затем черной блестящей материей — лишь в узкую щель виднелись полоска темной кожи да два сверкающих глаза, красных от жары. Как и у воинов, над его чалмой вился высокий султан волос — синих змеек. В фигурах всадников ничего мусульманского, это были скорее крестоносцы, прискакавшие прямо из средневековья к автомашине транссахарского сообщения.

— Les rois mages, — негромко и восхищенно прошептал мой попутчик.

— Да, лихие наездники, настоящие дети пустыни, — подтвердил Бонелли. — Впереди феодал, по-здешнему — имаджег, а остальные — его вассалы, имгады. У одного из воинов к седлу привязан барабан — это Тобол, знак власти.

— А цвет халатов имеет значение?

— Да. Некрашеная ткань дешевле, ее носят простые воины и рабы, крашеная — дороже и всегда указывает на более высокое положение. У нашего феодала сверху надета пестрая туника, он вдобавок ко всему ещё и щеголь. Впрочем, они все здесь щеголи, это их национальная слабость. Красные и белые полосы — его родовые цвета, что-то вроде дворянского герба. Словом, попали почти на тысячу лет назад! Занятно, а?

— Чем же живут они в пустыне?

— Разбоем. Что не могут отнять — украдут, если нельзя украсть — тогда начинают помаленьку торговать. Народ, верный данному слову, по-своему очень честный, но с ними зевать нельзя. Сейчас мы узнаем, зачем они тут.

И действительно, главарь тронул поводья, и все трое начали с холма спускаться к нам. Вот они уже совсем близко…

Гастон прицелился, щелкнул затвор пулемета.

Главарь, ехавший впереди, засмеялся и натянул поводья. Он поднял руки вверх, повернул к нам ладони и развел пальцы. Оба воина повторили эти движения. Рукава их легких одежд упали до плеч. В пылающем небе четко рисовались тонкие, точно обугленные руки.

«Цепкие и сильные руки, — подумал я, — наверное, опасные, как лапы зверя». Странная штука жизнь! Если бы я знал, что скоро, очень скоро, почувствую на своем горле страшную хватку этих пальцев. Может быть, это и есть самое прекрасное в нашей жизни. Мы жадно смотрим вперед, ничего не видящими глазами!

Бонелли и Гастон в свою очередь подняли руки и развели пальцы.

— Господа, сделайте то же самое.

Мы подняли руки. Минута прошла в напряженном молчании — обе стороны словно оценивали намерения друг друга.

— Мирные? — спросил я Бонелли.

— Еще бы, — усмехнулся он, — видят Гастона и его игрушку. А попадись мы им без оружия — небось не показали нам ладошки.

Бонелли переложил пистолет в левую руку, скосив глаза, снял с кончика носа крупную каплю пота.

Главарь сделал знак рукой, воины спешились, отстегнули от седел корзины. Расстелили коврик и высыпали на него из корзин пеструю мелочь — сандалии из розового и зеленого сафьяна, изделия из черепаховой кости, цветные коробочки и кинжалы в ярких оправах. Когда товар был разложен, воины присели около ковра, а главарь стал рядом, внушительно оперся о меч и махнул нам рукой.

— Мсье ван Эгмонт, — проговорил Бонелли, — мы с Гастоном прикроем вам тыл, а вы идите взглянуть на наших гостей, — он обернулся ко второму пассажиру. — Подходите, не бойтесь. Давайте четверть запрошенной цены.

Торговля закипела. Незаметно я рассматривал туарегов, обдумывая, как получше их заснять. Будут ли они позировать? Как бы не испугались! Надо начать с главаря… Успеть заснять хотя бы его… сбоку… незаметно…

Желая заранее выбрать наиболее выгодный ракурс и делая вид, что очень занят какой-то вещицей, наклоняюсь над ковриком и, скосив глаза, незаметно разглядываю дикаря. И вижу нечто совершенно невозможное: главарь сахарских разбойников за моей спиной сунул в руку мсье Бонелли аккуратный белый конверт. Невероятно! Безусловно, это было, не сплю же я: пакет скучного казенного вида мелькнул из рукава экзотического феодала прямо в засаленную машинной грязью руку нашего водителя.

Это было делом одного мгновения.

Потом туарег застыл в картинной позе, а заведующий базой «Акционерного общества транссахарского автомобильного сообщения» притворно кашлянул и полез за платком, попутно сунув за пазуху только что полученный белый конверт. Да, я готов был поклясться, платок ему был не нужен, он просто хотел незаметно сунуть за пазуху конверт. Гастон лениво наблюдал за туарегами, громко спорившими с пассажиром из-за цены, я копался в безделушках, разложенных на коврике, и момент для передачи был выбран очень удачно. Кроме меня этого никто не заметил.

Туареги засняты в самых эффектных позах. Вот они уже скачут прочь, вдали тает облако пыли. Но интерес к экзотике вдруг пропал. Ошибся я или нет? Однако как же тут можно ошибиться, когда туарег левой рукой, не глядя, сунул письмо стоявшему позади Бонелли… в правую руку, нуда — именно в правую… Помню все мелочи.

Мы поели, выпили теплого вина и закурили. Разговор шел о туарегах, их образе жизни и обычаях. Гастон рассказывал самые невероятные истории, которыми местные старожилы любят поражать воображение новичков: как туареги украли у одного туриста жирно смазанные ботинки, сварили их и съели, и прочую подобную чепуху.

Наблюдая за Бонелли, вижу вначале его настороженность и смущение — он как будто проверяет меня. Но я держусь спокойно и естественно. Проходит полчаса — мы шутим и смеемся, все идет обычным порядком. Садимся по местам, гудок воображаемым пешеходам, и машина трогается. Настроение хорошее. Случайно вспомнив о пакете, уверенно сам себе говорю: «Глупость». Какой смысл передачи письма случайному путешественнику сахарским дикарем? Да еще французу? Никакого! Чушь. Показалось.