Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

но если таким образом она хотела втолкнуть меня в мир богатых и знатных, то преуспела в этом наилучшим образом.

К середине первого года обучения я вроде как привыкла видеть свое имя, написанное именно так, или, как часто бывало, сокращенно – Лэйси Кахилл Де М. В нашей школе по возможности использовались полные имена, особенно если их произносили в церкви. Единственным исключением из этого правила были дисциплинарные взыскания, которые ректор объявлял непосредственно перед исполнением гимна. В этих случаях ограничивались именем и фамилией:

«Бенджамин Маккенна временно исключен за нарушение рекомендаций по взаимному посещению».

«Лукриша Тернер исключена из школы».

Затем вступал орган, заглушая наши перешептывания, и сидевшие вдоль стен преподаватели вперивались в нас взглядами, проверяя, все ли поют.

Мне было интересно, как они уместят мое новое полное имя на панели после окончания мной школы. Некоторые из длинных имен приходилось сокращать, и эти заглавные буквы, точки и римские цифры выглядели глуповато. Может быть, я победно избавлюсь от этого Де Мениль, когда закончу.

Теперь это дополнительное имя было нашим с мамой секретом, своего рода амулетом на удачу, засунутым в мой карман. И еще таким образом мы слегка подшутили над школой. Вам нужно происхождение? Будет вам происхождение. Кесарю кесарево, сказала бы мама.

Итак, Лэйси Кахилл Де Мениль Кроуфорд.

В феврале первого года обучения я услышала, как это имя зачитывают вслух.

Я не уделяла особого внимания происходившему в церкви, и тут ректор начал провозглашать полные имена моих одноклассников. И прежде, чем я сообразила почему, он добрался до моего собственного.

Сидевшая на резной скамье напротив моя наставница просияла лицом.

Последовали еще фамилии. Красивые слова, напоминавшие скорее о местах, чем о людях – Хит, Пелл, Галлатин, Трой. Последняя принадлежала моей подруге по футболу, известной как Робин. После ужина она уходила в свою комнату и уже тогда сочиняла романы. Через какое-то время до меня дошло: нас номинировали на стипендию Фергюсона, высшую академическую награду для младшеклассников. Она носила имя знаменитого выпускника девятнадцатого века Генри Фергюсона и как бы наделяла обладателя духом минувших десятилетий и авторитетом этого конкретного человека. Кандидатов выдвигали их учителя, и мы не имели ни малейшего представления о том, как это происходило. В ближайшие пару месяцев эти кандидаты отдельно от одноклассников пройдут серию индивидуальных экзаменов по каждому из четырех предметов. Это было в высшей степени серьезное и желанное испытание твоих человеческих качеств.

И вот, нежданно-негаданно, в числе кандидатов оказалась я.

Голова пошла кругом. Мои учителя – мисс Конклин (английский), мисс Клюни (французский), мисс Зия (математика) – они что, действительно считают меня способной? Я и вправду такая хорошая ученица? Понятно, что оценки у меня хорошие, но ведь и у всех остальных тоже? Все мы были талантливы. Нам десятки раз втолковывали это, пока мы осваивались в этой новой для нас школе. Во мне нет ничего особенного.

На выходе из церкви меня окружили подруги с поздравлениями. Кэролайн обняла меня. Саманта изобразила Граучо (Граучо Маркс – знаменитый американский комик ХХ века. – Прим. пер.): «Держу пари, ты считаешь себя ну очень ва-аажной». «Ну ты даешь!» – сказала Брук. Они действительно гордились, и их теплота дала мне возможность сполна насладиться оказанной мне честью. Путь до учебного корпуса я проделала в окружении их добродушных шуточек.

На перемене, пробираясь сквозь людской поток в коридоре по направлению к кабинету французского языка, я случайно столкнулась с кем-то. «Извиняюсь», – сказала я и попыталась продолжить путь, но этот кто-то преградил мне дорогу.

Я подняла глаза. Светлые чиносы, голубой пиджак, кроличья полуулыбка. Это был Шеп. Библиотечный Шеп. Ну, вернее, недобиблиотечный. Я понятия не имела, что у них там было дальше с Шайлой и ее голубым нижним бельем. Еще не хватало следить за всем этим.

«Привет, – сказал он, глядя на меня сверху вниз. – Поздравляю».

«А, спасибо».

«Я как раз собирался сказать тебе это».

Прошло всего-то около часа, но я не обратила на это внимания.

«Это же здорово», – сказал он.

«Да. Я удивилась».

«А я нет, – сказал Шеп. – Ты же у нас прямо как Дуги Хаузер (вундеркинд, герой одноименного телесериала 1989–1993 гг. – Прим. пер.). Тебе пятнадцать-то хоть исполнилось?»

«На прошлой неделе».

«С днем рождения».

«Спасибо, ага».

Вот-вот должен был прозвенеть звонок, и мы оба напряглись. Коридоры опустели. Он широко улыбнулся, и я подумала: «Ну и дела!»

«Ну что ж, клево», – сказал он.

Я кивнула. Был ли у меня когда-нибудь настолько же клевый денек?

«Ладно, до встречи», – сказал Шеп.

«Ага. Пока».

Перед ланчем он оказался в фойе столовой.

«Как дела?» – спросил он. Я помахала рукой. Он дожидался меня, а когда я появилась, отбыл вместе со своей компанией. Мы с подругами встали в очередь с подносами.

«Что это было?» – поинтересовалась Кэролайн.

«Да так, Шеп».

«Я его знаю».

Я не рассказывала им про голубой лифчик и все остальное. Не очень понятно, кого я тем самым прикрывала, но в любом случае это было бы неуместным. «Он очень рад по поводу моего Фергюсона», – сказала я.

«Ну да, конечно, дело именно в этом», – сказала Брук, стоя позади нас.

Я обернулась: «Что-что? Ты это к чему?»

«Так, к слову».

«Ладно тебе, Лэйс», – сказала Кэролайн.

За одно утро я перешла из незаметных в явно привлекательные?

«Да ладно, что ты хотела сказать?»

«Он ни с кем не встречается», – доложила Брук.

«Что-что?»

Внутренне я паниковала. Это было совершенно новое чувство – смесь воодушевления и озабоченности.

«А, да брось ты. Он же хочет тебя», – сказала Брук.

«По-моему, он славный», – сообщила Мэдди.

«Очень», – сказала Саманта.

За ланчем я поискала его взглядом, но он был в Низком со своими друзьями, а сегодня мы ели в Среднем, как нам и было положено. Мои подруги встали в очередь к салат-бару. Как обычно, там стоял учитель танцев, следивший за выбором своих танцоров. Мои подруги в их число не входили, но вернулись с подносами, заставленными салатом айсберг и водянистыми помидорами черри.

Я с трудом затолкала в себя половину сэндвича с джемом и арахисовым маслом. Аппетита не было. Было так прекрасно не иметь аппетита, в кои-то веки не испытывать нужды в том, чего нет. Зачем мне вообще есть? Зачем прерывать насыщением эту восхитительную полосу удач? Я сидела. Я ждала. Я не осмеливалась улыбаться.

Весенние каникулы заняли практически весь март. Родители повезли нас с братом кататься на горных лыжах в Вэйл. Для папы это стало триумфальным и сентиментальным возвращением. В 1950-х, еще мальчиком папа вместе с