В приемной доктора. Закулисные драмы отделения терапии - Амир Хан

из тех маленьких больниц, где администраторы знают всех пациентов по именам. Большинство местных жителей были белыми представителями среднего класса, и темнокожий человек был для них редкостью. Когда я вел прием, пациенты входили, с удивлением смотрели на меня и говорили: «Я не ожидал(-а) увидеть вас. А где прекрасный доктор Кенни?» Хотя пациенты обычно смягчались к концу консультации, я каждый день вел один и тот же разговор с разными посетителями клиники:

– Доктор, вы явно не отсюда. Откуда вы?

– Да, миссис Уоттл, вы правы. Я из Йоркшира.

– Понимаю, но откуда вы? – давила миссис Уоттл.

– Ну, я вырос в Брадфорде, – говорил я максимально медленно, чтобы она меня поняла. Возможно, понимание затруднял мой йоркширский акцент.

– Хорошо, но где вы родились?

– Я родился в Брадфорде, Уэст-Йоркшир, – я немного смутился.

– Ваши родители тоже из Брадфорда? – продолжала выспрашивать миссис Уоттл, явно неудовлетворенная моими ответами.

Теперь все ясно: она хотела узнать о моих корнях. Почему она не задала конкретный вопрос с самого начала? Он не был оскорбительным, но я понятия не имел, какое отношение мое происхождение имеет к лечению ее геморроя.

– Мой отец родился в Индии, а мать в Пакистане, – сказал я. На этот раз мой ответ, похоже, ее удовлетворил. Завершив допрос, миссис Уоттл откинулась на спинку стула. Теперь она могла наносить крем от геморроя, точно зная, что я южноазиатского происхождения.

Оказалось, миссис Уоттл не закончила.

– Вы знаете Дипака, который продает газеты? – спросила она. – Он тоже из Индии.

Такие разговоры не задевали меня, но, когда я пересказывал их своим белым друзьям, они приходили в ужас и говорили, что это расизм. «Что ж, если они считают это расизмом, я лучше не буду рассказывать им о реально расистских оскорблениях в свой адрес», – думал я.

Однажды меня вызвали на дом к пациентке. День врача общей практики состоит из утреннего приема, визитов на дом и вечернего приема. Когда я говорю знакомым, что хожу по вызовам на дом, они искренне удивляются, что это до сих пор практикуется.

Врачи никогда не прекращали ходить к пациентам на дом, однако данной услугой могут воспользоваться далеко не все.

Врач может сам посетить пациента, только если пациент не имеет возможности выйти из дома из-за болезни, а не просто ленится прийти в клинику самостоятельно.

Одна из медсестер позвонила мне и сказала, что у женщины, которой недавно сделали кесарево сечение, мог развиться сепсис из-за инфекции в месте разреза. Она не могла прийти в клинику из-за очень плохого самочувствия. Ребенок после рождения какое-то время провел в отделении интенсивной терапии и до сих пор набирался сил. При таких обстоятельствах вызов на дом был вполне обоснован.

Когда утренний прием завершился, я сложил свои вещи в сумку. Я работал в одной из тех деревень, где до любой точки можно дойти пешком, поэтому распечатал карту и вышел из клиники.

Направляясь домой к пациенту, вы никогда не знаете, что вас там ждет.

Бывает, снаружи дом выглядит совершенно нормально, но внутри царит полный хаос. Иногда я прихожу к пациенту в бедный квартал и вижу внутри его дома дорогущую плазменную панель с лучшей стереосистемой, чем у меня. Визиты на дом всегда заставляют меня волноваться. В таких случаях мы с пациентами меняемся местами. Это их территория и их правила, в отличие от клиники, которая является моей территорией с моими правилами.

Я оказался перед непримечательным домом и постучал в дверь. В ту же секунду залаяла собака.

– ЗАМОЛЧИ, ЛЕО! – прокричал кто-то. – Это врач.

Лео не замолчал. Он продолжил громко лаять и бросаться на дверь.

«Прекрасно, – подумал я. – Сейчас на меня нападет бешеный пес». Звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине, отвлек меня от моих мыслей.

– Не бойтесь, он не кусается, – сказала женщина, открывая мне дверь. На вид ей было около тридцати. Лео зарычал за спиной у хозяйки и гавкнул.

– Здравствуйте, вы миссис Хэнсон? – спросил я, не сводя глаз с Лео.

– Нет, это моя сестра, она в комнате, – ответила она. Женщина распахнула дверь, чтобы впустить меня. Я осторожно обошел Лео, пытаясь не показывать, что я боюсь. «Собаки чувствуют страх, – внушал я себе. – Веди себя естественно».

Меня проводили в гостиную, окна в комнате все еще были зашторены. На полу валялись детские игрушки, и мне нужно было приложить усилия, чтобы не споткнуться в темноте. Единственным источником света в комнате служил включенный телевизор. Миссис Хэнсон лежала на диване и смотрела «Свободных женщин»[11]. Ведущие обсуждали видео, на котором женщина в нижнем белье соблазнительно ела сосиски, и спорили, унижает такое поведение женщин или, наоборот, вселяет в них уверенность.

– Думаю, она прекрасно выглядит, и если ей это нравится, то почему нет? – сказала Колин Нолан в телевизоре. – Если бы я так выглядела, то всегда ходила бы голой.

– Да, но мне кажется, что она создает модель поведения для впечатлительных девочек, – ответила ей Дженет Стрит-Портер.

Хелена Хэнсон настолько увлеклась телешоу, что не заметила, как я вошел. Я кашлянул, чтобы заявить о своем присутствии. Она вздрогнула.

– Черт, я вас не заметила, простите, – сказала она.

Я улыбнулся.

– Здравствуйте, я доктор Хан. Вы миссис Хэнсон?

– Да. Можно просто Хелена.

Она попыталась сесть, но тут же сморщилась и схватилась за живот.

– Все нормально, Хелена, вы можете лежать.

Шум разбудил ребенка, спокойно спавшего в корзинке рядом с диваном. Хелена села и взяла его на руки. «Свободные женщины» продолжали говорить на фоне.

– Можно ли убавить звук? – попросил я. Хелена кивнула и выключила телевизор, после чего мы оказались в полной темноте. Она сразу включила торшер. Уже наступил полдень, но в гостиной, казалось, была середина ночи.

Я сел.

– Я понимаю, что вы плохо себя чувствуете, Хелена, – начал я.

Ребенок продолжал плакать.

– Я покормлю его, пока мы разговариваем, – сказала Хелена. Она поморщилась от боли, когда расстегивала пижамный топ, одновременно держа на руках ребенка. Младенец сразу схватил грудь матери и радостно засопел.

– У вас усилилась боль в области шва? – продолжил я.

– Да, с кесарева сечения прошло 10 дней, но сегодня шов болит сильнее, чем в день операции, – сказала она тихо, глядя на ребенка.

Есть нечто особенное в связи матери с младенцем, и я был рад, что, несмотря на травматичные роды и кесарево сечение, Хелена очень любила своего сына и ставила его на первое место. Биология – удивительная вещь.

– У вас повышалась температура или, может, вы заметили гной и покраснение в области шва? – спросил я, выйдя из задумчивого состояния.