Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Ознакомительный фрагмент

Бабушкин и его помощник Афанасьев после прибытия в Мешхед были арестованы и задержаны в качестве заложников для обеспечения безопасности мистера Тредуэла, меня и других членов миссии.

Жизнь в этом коммунистическом раю была по многим причинам неприятной. Очень грустно было видеть людей, как рабочих, так и людей из других классов общества, даже если вы и не думали о том, кто они, арестованными и поставленными в положение, которое, как вы знали, почти наверняка означало их смерть.

Немецкая нацистская практика гонения на евреев, когда они заставляли женщин из привилегированных классов мести улицы в публичных местах, была совершенно не оригинальной. Большевики арестовывали людей из привилегированных классов, многие из которых действительно работали на правительство в качестве служащих в учреждениях и вносили немалую лепту в обеспечение истинного прогресса как управленческой, так и производственной деятельности в крае, в то время как теперь представители пролетариата надзирали и унижали их, и издевались над ними. Позднее те, кто был старше пятидесяти пяти лет, были от этого избавлены. Было объявлено, что вопреки противодействию фанатичных комиссаров солдаты Красной армии проявили большую гуманность и жалость к этим старикам.

Г лава VI

Арест

Q продолжал настойчиво требовать у Дамагацкого разрешить. XL мне связаться с Кашгаром, наконец мне было сказано, что я могу принять одного курьера из Кашгара при условии, что не будет никаких шифрованных сообщений. Я телеграфировал Этертону в Кашгар, и 13 октября получил к моему большому удивлению опечатанную и нетронутую сумку. Посыльный был отставным солдатом из 11-го Бенгальского уланского полка. По дороге у него были небольшие приключения. Несмотря на его бумаги, в которых было сказано, что он британский курьер, он был арестован в Коканде и провел там два дня в тюрьме. Он был задержан на день в комнате охраны на станции Черняево, но потом ему опять разрешили двигаться дальше. Прибыв в Ташкент в обеденный перерыв, он ушел с вокзала без всяких расспросов со стороны кого-либо.

Я уверен, что у властей было намерение проверить его багаж до того, как он попадет ко мне, но у полиции был обеденный перерыв, и им было лень заниматься такими вещами в это время.

Приблизительно в это время по радио было получено адресованное мне сообщение, предписывающее мне вернуться в Индию. Власти никогда не говорили мне об этом, а я не мог дать им понять, что я знаю об этом. Иначе я бы подверг опасности своих информаторов. «Опасность» в это время в Ташкенте означала не расстрельную команду, а вышибание мозгов пистолетом.

Было любопытно и даже неловко узнавать тайным образом дела, которые большевики пытались утаить от меня. Сэру Джорджу Макартни позволили отправить одно короткое кодированное сообщение по телеграфу из Ташкента; оно было принято в Индии, но его не смогли дешифровать. Индийское правительство прислало мне телеграфное сообщение с просьбой повторить сообщение в другом коде. Я знал об этом и спросил Дамагацкого, не приходил ли ответ из Индии для сэра Джорджа. Я ожидал, что он скажет мне об этом полученном ответе.

Дамагацкий сказал, что никакого ответа не приходило, а я не мог сказать ему, что он лжет, так как я видел ответ, и даже принес ответное сообщение на него, которое лежало у меня в кармане. Это создавало трудности для моих источников информации, и поэтому я не мог послать ответ на телеграмму из Индии.

После получения этих писем из Кашгара я пришел к Дамагацкому и поблагодарил его за содействие в прибытии моего курьера и сказал, что я получил приказ возвращаться; он с трудом смог скрыть свое замешательство. Приказа о моем возвращении на самом деле в прибывшем багаже не было, но он был в телеграмме, о которой я знал, и которую Дамагацкий скрыл от меня. Он сказал, что подумает над этим, и на следующий день 14 октября я вручил официальную просьбу на своей бумаге. Ответ на нее так никогда и не был получен.

Тредуэл был в контакте с казачьим полковником, который был у него переводчиком. Положение этого полковника было трудным и опасным, но никто из людей этого класса в Ташкенте не мог упустить предоставлявшуюся возможность заработать на жизнь. Тредуэл платил ему за помощь по переводу русской прессы и за другую подобную работу, но не за работу против большевистского правительства. Но однажды он сказал Тредуэллу, что он должен отказаться от работы у него, так как ему стало известно, со слов его друзей, что все офицеры Антанты и работавшие на них русские сотрудники должны быть арестованы, «как это было сделано в других частях России». И как мы впоследствии узнали, было даже приказано «их ликвидировать», если не удастся произвести аресты бесшумно и затем надежно их изолировать. Телеграмма, содержащая этот приказ, была подписана Караханом.[30] Он был в тот момент заместителем комиссара иностранных дел Чичерина в Москве. Сам Кара-хан был армянином из Тифлиса и являлся одним из старейших революционеров, но в Туркестане о нем мало кто слышал! Он трижды сидел за свою революционную деятельность при царе. Впоследствии одно время Карахан был послом Советской России в Китае, но, в конце концов, он сам был уничтожен во время «чистки» в декабре 1937 года. Карахан был нашим злейшим врагом и приказал советскому министру организовать поставки оружия для Кабула в северо-западные пограничные с Индией районы племенам, которые всегда создавали для нас проблемы. Туркестанское правительство телеграфировало в Москву для подтверждения и выяснения деталей приказа о нашем аресте. Я, конечно, услышал об этом ответе от своих друзей, и был уверен, что Мандич предупредит меня о намечавшемся нашем аресте.

Поздней ночью 14 октября Мандич навестил меня и сообщил, что Тредуэл, Эдвардс, Ифтекар Ахмад — мой помощник и я, все будем арестованы в шесть часов вечера следующего дня. Я знал, что Тредуэл обедает с людьми в нескольких шагах отсюда, имея специальное разрешение Цирюля на позднее передвижение по улицам. Я рискнул нарушить запрет на передвижение по городу после комендантского часа, выбежал и сообщил об этом ему. Мы знали, что Туркестанское правительство не получило до сих пор ответа на свою телеграмму, посланную в Москву, касательно нас, и мы не знали, что и думать относительно приближающегося ареста, но решили, пусть все идет своим чередом. Во всяком случае, думали мы, после нашего ареста будут оправданы любые действия, предпринимаемые нами.

На следующий день я предупредил Эдвардса, рассказав ему о складывающейся ситуации, уничтожил некоторые свои бумаги, спрятал свою личную корреспонденцию в безопасное место, но оставил на виду несколько писем от торговцев. Полное отсутствие у меня каких-либо писем могло вызвать у властей подозрение и повлечь тем самым за собой более тщательные поиски. Я спрятал австрийскую военную форму, которую я приобрел на случай возникновения необходимости замаскироваться. Я также написал письмо сэру Гамильтону Гранту, секретарю иностранных дел в Дели, содержание которого должно было сбить с толку моих тюремщиков. В нем я писал, что не имею возможности вернуться из-за некоторого недопонимания с властями, которые подозревают меня, докучают мне слежкой и могут даже дойти до такой глупости, как арестовать меня в пренебрежение ко всем дипломатическим процедурам. Я писал, что, если только я не смогу убедить советское правительство относиться ко мне более корректно и дружески, я не вижу причин оставаться и постараюсь предпринять все возможное, чтобы уехать. Упор в моих расчетах был сделан на определенные слабости властей, и, как оказалось, расчет мой оказался верным. Еще я добавил несколько правдивых слов о положении дел в Туркестане, в том числе утверждение, что один из лидеров местных племен Иргаш поднял мятеж во главе шестнадцати тысяч мусульман в Фергане, «поддерживаемый и финансируемый Турцией и Германией». Следует напомнить, что война все еще продолжалась, и, как мне казалось, не будет большого вреда, если я сумею внести некоторое напряжение в отношения между нашими врагами и советским правительством. Как оказалось, это предложение в моем письме имело существенное значение для меня и, возможно, даже спасло мне жизнь.