Эдвард Радзинский - Мой лучший друг товарищ Сталин

Ознакомительный фрагмент

Риббентроп заявил, что никаких военных действий не ведется, но есть акция возмездия в ответ на захват поляками радиостанции и постоянные польские провокации.

На этот раз не сработало.

3 сентября английский посол принес ноту с объявлением войны.

«Немой» (агент, работавший в ведомстве Риббентропа) описал любопытную сцену.

Верхушка собралась в кабинете Риббентропа, куда и принесли английскую ноту.

Гитлер заорал на Риббентропа:

— Ну и что дальше? Что вы молчите?!

— Дальше? Будет нота Франции. Я так полагаю, мой фюрер… — с несчастным видом сказал Риббентроп.

Наступила тишина. Все замолчали.

Геринг вдруг проговорил:

— Спаси нас, Господи, если проиграем.

Гитлер вздрогнул и как-то испуганно посмотрел на него.

Геббельс сидел, опустив голову, не произнося ни слова.

Все явно были подавлены.

В этот момент информатору Немого пришлось выйти из комнаты…

Кроме того, Немой сообщал, что никакого энтузиазма и патриотических демонстраций на улицах нет, все буднично идут на работу. Люди старшего поколения вспоминают объявление войны в четырнадцатом году. Тогда народ ликовал, приветствуя появление на балконе дворца Гогенцоллернов кайзера Вильгельма, забрасывая цветами маршировавшие по улицам войска. Впрочем, и у нас тогда царь вышел на балкон Зимнего дворца — объявлять вступление в войну. Ликующая площадь в едином порыве опустилась на колени и запела: «Боже, царя храни!»

Где они теперь — кайзер и царь?! И что с ними сделали «ликующие народы»!

Начав войну, Гитлер торопил Кобу вступить в Польшу.

Молотов принес Кобе предложение фюрера, переданное лично Шуленбургом.

«Мы совершенно уверены в окончательном разгроме польской армии в течение ближайших недель. После этого мы оккупируем территорию, которая в Москве была определена как сфера интересов Германии.

Вполне естественно, по чисто военным причинам мы продолжим боевые действия против польских частей и окажемся на территории, являющейся сферой интересов России. Пожалуйста, обсудите немедленно с Молотовым, не предпочтительнее ли для вас самим выступить в нужный момент против Польши и самим оккупировать территорию, относящуюся к сфере русских интересов? Мы считаем, что это не только облегчит наше положение, но и будет соответствовать духу соглашений, подписанных в Москве, а также советским интересам».

10 сентября поздно ночью в Кремле Коба смотрел присланную из Берлина кинохронику.

Гитлер обращается в рейхстаге к немецкому народу… В Гданьской бухте на рассвете стреляют по польским укреплениям пушки немецкого крейсера… Тысячи самолетов в воздухе. Небо буквально закрыто их крылами. Бомбы падают на польские города… Танковая лавина пересекает границу. Веселые лица немецких солдат…

Героическая и жалкая атака средневековой польской кавалерии на немецкие танки…

Растерянный Даладье, гневный Чемберлен. Англия и Франция объявляют войну Германии. Вторая мировая началась…

Нам с Кобой довелось увидеть две мировые бойни. Мы с ним родом из Времени Вселенской Крови.

Коба сказал на даче Молотову:

— Ну что ж, думаю, империалист Гитлер прав: пришла пора рассчитаться с товарищами поляками, как ты считаешь, Вячеслав?

Вячеслав считал так же.

Как я и полагал, мой великий и очень памятливый друг никогда не прощал полякам поражения в двадцатых и, главное, своей ошибки в той, проигранной нами, войне.

Миллионная группировка наших войск ждала у границ Польши…

На следующий день в наших войсках читали приказ: «СССР должен остановить кровавую бойню, затеянную правящей кликой Польши против союзной Германии, и помочь восставшим крестьянам Белоруссии, Украины и Польши».

«Учимся понемногу, учимся», — как любил говорить Коба.

В два часа ночи 17 сентября посла графа Шуленбурга, уже привыкшего не спать по ночам, привезли в Кремль. Его торжественно приняли Коба, Молотов и молчаливый Ворошилов.

Коба сообщил послу, что Красная армия в шесть утра перейдет границу.

В ту ночь Коба взял меня с собой на Ближнюю. Утром мы пили чай на новой веранде — Коба, Молотов и я.

Коба сказал Молотову:

— Помнишь Сольвычегодск? Думал ли ты, Вячеслав, когда сменил меня там в ссылке… и не только в ссылке… — Коба подмигнул, Молотов в ответ заговорщически улыбнулся. — Он снял жилье у той же бабы, которую я до того …, — пояснил Коба. — Дом был тесный, дети спали прямо на полу… По ночам я к ней пробирался на печь, шагая через детей. Ты, наверное, тоже?

Молотов засмеялся.

— Мог ли ты, Молотошвили, представить, что с нами станет? — и, подумав, продолжил: — Да, началось! Все, как обещал товарищ Сталин: Гитлер громит капиталистическую Европу. Когда-то Ильич предсказал: Первая мировая создаст первую страну социализма… Значит, Вторая мировая… — Он замолчал.

— Ты великий человек, Коба… — заметил я.

— Будет кровь, много крови. Но мы якобинцы. Мы пришли переделать мир. Насилие и кровь и вправду работают, как повивальная бабка Истории. Только так Великая мечта великих большевиков — мировая Революция — станет явью. Они все о ней мечтали — и наглый жид Троцкий, и проститутка Бухарчик. Но большие люди были — Гималаи. Я с ними часто беседую, с покойниками. Ненавидели товарища Сталина. А ведь он осуществляет их мечту. Может быть, мы увидим то, что неплохо предсказал наш поэт. «Только советская нация будет, и только советской расы люди…» — и закончил шутливо: — Впрочем, «большой босс» Вячеслав этого не увидит, его расстреляют за пакт с Гитлером. — Коба посмотрел на часы, заговорщически сказал: — Скоро тебе, Молотошвили, поздравлять твоих друзей немцев со взятием Варшавы!

Он включил радиоприемник. Послышались позывные чрезвычайного сообщения, и раздался торжественный голос Левитана:

— От советского Информбюро. В связи с тем, что Польское государство перестало существовать… — (Это было неправдой, поляки продолжали драться. Лишь 28 сентября падет Варшава.) — и защищая права белорусских и украинских меньшинств, для восстановления мира и порядка в Польше, преодоления хаоса, вызванного развалом польского государства, и оказания действенной помощи польскому народу (!) советские войска вошли в Польшу…

Ради Польши мы ударили в спину Польше!

Коба откликнулся на призыв Гитлера.

Необъявленная война

Встречая слабое сопротивление отрядов жандармерии и ополченцев, к 19 сентября мы взяли Львов — оккупировали Западную Украину.