Ант Скаландис - Братья Стругацкие

Семейная кличка у АНа была „мэтр“, но это до 1984-го, до выхода в свет „Ёсицунэ“, а после я стал называть его сэнсеем, ему понравилось, так и повелось впредь.

А свою роль в их семье я потом определил для себя довольно точно. Оценка Елены Ильиничны и оценка самого сэнсея совпали. Я оказывал на них транквилизирующее, успокаивающее действие. Наши встречи с АНом потому и сделались регулярными и всё более частыми. Есть ли тут какое-то особое биополе, или это просто сумма многих обычных и всем известных факторов, редкое совпадение — не знаю. Но могу сказать вам как врач: явление такое существует. Хоть и встречается не часто.

(Это даже Маша признает сегодня. И признавала тогда. Юрий Иосифович не просто обследовал и лечил её папу, он благотворно влиял на него и реально продлил ему жизнь. — А.С.)

Я наблюдал его все эти двенадцать лет на фоне приёма нитратов в пролонгированной форме — он принимал сустак для расширения коронарных сосудов. И я могу поклясться, что до самой смерти у него не было ухудшения в плане кардиологии.

Я относился к нему с восторгом и преклонением как к писателю, он ко мне — с уважением и покорностью — как к врачу. Мне кажется, ему очень не хватало вот такого, именно мужского взгляда снизу вверх. Я часто приезжал к нему просто за моральной поддержкой — поговорить, посоветоваться, припасть к источнику мудрости, а когда проводил очередной „чек-ап“ (он любил называть эти краткие осмотры по-английски), мы как бы менялись ролями.

И вот когда у нас сложились эти отношения, и даже Елена Ильинична убедилась, что здесь всё по-дружески, и полюбила меня, тогда он и сказал:

— Я полностью отдаюсь в твои руки, мне не надо больше врачей, и ни в какую больницу я никогда не поеду.

— Аркадий Натанович, а если…

— Ну, исхитряйся.

Вот я и исхитрялся. Эпизоды были. Серьезные эпизоды… Например, в сентябре 1990-го, когда Елена Ильинична сорвалась вместе с Машей и новорожденным Пашкой на дачу, и мне пришлось жить у него почти целый месяц. В 90-м уже нельзя было оставлять АНа одного надолго».

Эра 1990-х начиналась для АНа с тяжелых проблем, свалившихся, как всегда, некстати. У старшей дочери Натальи, которой не исполнилось ещё и сорока, вдруг возникли серьёзные проблемы с сердцем. Врачи, включая Черникова, подтвердили: нужна операция, причём такая, какую у нас не делают и вдобавок, разумеется, безумно дорогая. Эдик уже планировал свой отъезд в Штаты, но это дело долгое, а оперироваться надо было в ближайшее время. Вот тут и возник, как Санта-Клаус, как волшебный избавитель, Петер Фляйшман со своим настоятельным предложением к братьям Стругацким поучаствовать в презентации и вообще в продвижении фильма в Германии. И трогательно совпали цифры гонорара за это участие с объявленной стоимостью операции на сердце. Никто не назвал мне точных цифр, но порядок величины известен — двадцать тысяч то ли марок, то ли долларов, но учтите, что даже покупательная способность тогдашней марки явно превосходила покупательную способность сегодняшнего евро. Нечего и говорить, что ради себя АН не поехал бы в этот Мюнхен ни за какие деньги, но ради дочери… Он даже БНа убалтывал. И БН уж было задумался. Вообще, всё страшно долго тянулось: обговаривание нюансов, подписание контрактов, оформление паспортов, виз, обмен валюты — скучно, утомительно, тяжко.

22 января они втроём с Еленой Ильиничной и Наташей вылетели в Германию из Шереметьево-2. Уверен, что почти двадцать дней в Баварии произвели на АНа куда более сильное впечатление, чем суматошная неделя в дождливом курортном Брайтоне и торопливое знакомство с огромным Лондоном, который не то что за день, за год толком не посмотришь. А Мюнхен — это удивительный город, где даже в воздухе разлито ощущение богатства и респектабельности. Что мог увидеть и запомнить в Баварии АН? Потрясающе органичное сочетание седой старины и дней сегодняшних (а для советского человека — так, безусловно, завтрашних). Средневековые узкие улочки, мрачноватые готические кирхи, Английский сад, две ратуши на Мариенплатц, роскошный замок Нимфенбург, знаменитую картинную галерею — Старую Пинакотеку — это всё с одной стороны; а с другой — совершенно фантастического вида музей «БМВ» — дом, символизирующий автомобильный двигатель, ещё более невероятный «Хипо-хаус», офис банка — единственный мюнхенский небоскрёб, прочие ультрасовременные здания, и конечно, шикарные машины, и вообще, новейшую технику высочайшего класса повсюду, и рекламу, и всё блестит, сверкает, крутится, светится… Видел он всё это? Запомнил? Скорее всего. Ну, и вообще — это же Германия с её немыслимой чистотой улиц, с её горожанами, стоящими перед красным светофором на абсолютно пустой улице, с её пунктуальностью в раскладывании мусора по разноцветным контейнерам специального назначения каждый… И, наконец, если в Брайтоне братьям Стругацким попадались солидные люди и солидные рестораны, но в целом там были толпы местных маргиналов и полунищих иностранцев, то здесь супруги Стругацкие весь срок общались только в самых настоящих великосветских кругах. Ну и сама премьера фильма 25 января не могла не запомниться — ничего подобного у нас тогда ещё и близко не было. Запомнилась наверняка. Только он никому не рассказал о ней. В Москву вернулся усталый и злой.

В дневнике осталась только одна коротенькая запись, от которой сводит скулы и хочется волком выть:

«22.01 — 11.02. Мы с Крысой в Мюнхене. И с Наташкой. Много всего и тоска. Большие деньги. Советские и марки. Очень подружился с Флейшманом, с Витей».

Добавляет «радости» и БН. Он комментирует мне:

«Кто такой Витя, неясно. Замечательно, что я ничего об этой поездке не помню. А ведь судя по дневнику АНа, он очень уговаривал меня поехать, но я, поколебавшись, в конце концов, отказался. Ничего не помню!»

Ещё несколько записей 1990 года:

«17.06.90 — <…> Вчера были Дарко Сьювин и Володя Гопман. Присутствовал ещё Станислав Агрэ. Болтали, выпивали. Подарил Дарко двухтомник и ленинградский ВГВ».

«9.08.90 — Машка родила парня. Павел его имя. Дай Бог ему счастья».

«25.08.90 — Приезжали ребята из Ленинграда, привезли первые номера „Измерения-Ф“».

Речь идёт о специальном выпуске (№ 3) питерского фэнзина, посвящённого целиком 65-летию АНа. А 26 августа записи нет, но именно в этот день к АНу приезжали пятеро ребят и одна девушка: Игорь Евсеев, Вадим Казаков, Сергей Лифанов, Юрий Флейшман, Михаил Шавшин и Светлана Бондаренко — шестеро из совсем недавно образовавшейся группы «Людены». Это была их первая и последняя, но очень важная встреча с АНом. Фрагменты того коллективного интервью я уже не раз цитировал в данной книге. Прекрасно, что сохранилась и фонозапись, их вообще очень немного. И хотя в некоторых ответах АНа, как выяснилось, есть неточности, в целом этот материал представляет уникальную ценность. Ну и конечно, надо пояснить, что в тот же вечер Флейшман и Шавшин увезли по просьбе БНа в Питер значительную часть московского архива АБС. Жаль, что ребята не смогли забрать всё. Думается, многое пропало потом безвозвратно, хотя надежда ещё теплится…