Марк Галлай - Первый бой мы выиграли

В эскадрильной землянке появлялся очередной гость. На рассвете, заправив самолет (и заправившись сам - авиационное гостеприимство ненамного отстает от прославленного флотского), он улетал домой.

Но ночью, сразу после посадки, каждый из них, естественно, стремился прежде всего сообщить в свой полк, что, мол, летчик имярек жив-здоров и сидит там-то. Такое стремление было легко понять: мы хорошо помнили часы ожидания, пока не получили сведений о ночной вынужденной посадке Шевченко. Но связь, как я уже говорил, даже со штабом корпуса, не говоря уж об отдельных полках, была более чем неважная. Дозвониться, куда надо, было трудно, а разобрать слова собеседника сквозь трески и шорохи помех полевого телефона - еще труднее.

Поэтому фигура летчика в комбинезоне, с планшеткой через плечо и шлемом у пояса, зажимающего рукой одно ухо и надрывно орущего в трубку, плотно прижатую к другому, стала на КП эскадрильи привычной.

В одну из первых же "налетных" ночей - кстати, с 22 по 31 июля их было семь: немцы прилетали весьма аккуратно - фигура у телефона привлекла мое внимание своей необычной хрупкостью. Невысокий, худощавый, узкоплечий мальчик - именно мальчик - уговаривал кого-то на другом конце провода передать в 177-й полк, что младший лейтенант... Дальше дело не шло, потому что человек на том конце провода никак не мог разобрать фамилию своего собеседника. Фамилия действительно была мало распространенная, и хотя через какие-нибудь две недели ее знал любой мальчишка в нашей стране, но то через две недели, а пока младший лейтенант истошным голосом кричал:

- Та-ла-ли-хин! Младший лейтенант Талалихин. Да нет, не "Па", а "Та"! Давай слушай по буквам: Тимофей, Анна, Леонид, еще Анна...

Глядя на эту картину, я подумал: неужели такие дети тоже должны воевать?

Живучи предвзятые мнения. Одно из них - правда, далеко еще не самое зловредное - наше представление о внешнем облике героического персонажа: косая сажень в плечах, массивный волевой подбородок, острый взгляд серых глаз... О том, что в действительности чаще всего бывает не так, сказано и написано немало. В одном из своих рассказов Лев Славин с точной афористичностью заметил: "Хрупкость и храбрость не спорят друг с другом". Сказано будто специально про Талалихина! А между тем в скульптурах, на картинах (посетите любую выставку), плакатах (посмотрите на стены домов) словом, повсюду летчик - как, впрочем, и моряк, и геолог, и космонавт, и представитель любой иной профессии, признанной мужественной, - обязательно выглядит этаким чудо-богатырем. Почему? Не знаю! Может быть, из опасения художников и скульпторов впасть в пресловутую дегероизацию?..

Но меня смутила, конечно, не комплекция Талалихина, - успев насмотреться на летчиков различного роста, полноты фигуры, густоты шевелюры и пронзительности взора, я этим вещам значения уже давно не придавал. Обращало на себя внимание другое: чрезвычайная молодость нашего гостя - он казался совсем, совсем мальчиком.

Однако от этого первого впечатления пришлось быстро отказаться: когда мы разговорились с Талалихиным, выяснилось, что хотя по возрасту он действительно очень молод - ему не было и полных двадцати трех лет, - но как воздушный боец имеет все основания смотреть, скажем, на меня сверху вниз. На гимнастерке под комбинезоном у него оказался орден Красной Звезды, в те времена бесспорно свидетельствовавший о военных - и никаких иных - заслугах своего владельца. Оказалось, что Талалихин и вправду уже успел повоевать.

Главное же, что запомнилось из беседы с этим спокойным, вежливым, серьезным пареньком, был, конечно, не его орден, а какая-то острая внутренняя нацеленность на то тяжелое дело, которое предстояло делать всем нам, - на войну. Разумеется, в нашем разговоре не фигурировали какие-либо торжественные декларации или пышные слова. Это выяснилось с первых же дней войны; лучше всего воюет не обязательно тот, кто в мирное время громче всех декларировал свою воинственность и жажду подвигов... Нет, речь шла о предметах вполне прозаических: о том, что маловат калибр пулеметов на "И-шестнадцатом", и о том, что надо бы поскорее вводить наведение на противника с земли по радио, и о том, какие молодцы ваши прожектористы, а зенитчики, черт бы их взял, очень уж горячие ребята: рубят по всем, кто над ними летит, - свой ли, чужой ли, им все равно...

Словом, разговор был обычный - летчицкий. И ничем особенным он не блистал... Но когда ночью седьмого августа Талалихин, истратив безрезультатно весь боекомплект ("маловат калибр пулеметов..."), таранил тяжелый бомбардировщик "Хейнкель-111", никто из нас как-то не удивился. Такой парень иначе и не мог поступить, оставшись безоружным перед врагом...

До этого в истории авиации было зафиксировано, насколько мне известно, только два ночных воздушные тарана: Героя Советского Союза Е. Н. Степанова в Испании и командира эскадрильи 27-го истребительного полка нашего авиакорпуса П. В. Еремеева дней за десять до Талалихина.

Но таран Талалихина получил наиболее широкую огласку. А мне особенно запал в память, наверное, еще и после личного знакомства с его исполнителем. И по сей день, когда кто-нибудь при мне говорит о том, что принято называть политико-моральным состоянием воздушного (как, впрочем, и любого иного) бойце, перед глазами у меня неизменно возникает невысокий, хрупкий мальчик со спокойными глазами и душой настоящего воина - Виктор Талалихин.

...Многих наших соседей и товарищей по оружию мы не видели ни разу в лицо - и все-таки хорошо знали их. С первых же дней вступления 6-го авиакорпуса в боевые действия в сводках, а главное, конечно, в изустной молве стали систематически повторяться имена летчиков, воевавших особенно н"т, не лихо, это слово с началом настоящей войны как-то сразу утеряло окружавший его еще недавно ореол, - воевавших особенно результативно.

Я уже рассказывал и о нехватке самолетов новых, достаточно современных типов, и об их неосвоенности летным составом многих частей, даже успевших получить эти машины. Все это так и было. Но существовали - пусть, к сожалению, немногие - и такие полки, которые успели подготовить своих летчиков на новой материальной части. Вспоминая, как здорово действовали они в бою, невольно лишний раз подумаешь: эх, если бы вся наша авиация, вся наша армия могла бы так начать войну!

Отлично освоили свои новенькие, недавно пришедшие с завода самолеты Як-1 летчики входившего в 6-й авиакорпус 11-го истребительного авиационного полка во главе с бесспорным лидером - незаурядным летчиком капитаном Константином Николаевичем Титенковым. Передо мной лежит документ более чем тридцатилетней давности - представление к орденам участников отражения первого налета на Москву. Там относительно Титенкова специально подчеркивалось; "Летает на новых типах самолетов днем и ночью". Это было тогда центральной задачей! И Титенков не просто летал на своем Яке днем и ночью - с первой же встречи с противником боевой успех сопутствовал этому смелому и умелому летчику. Двадцать второго июля он сбивает тяжелый "Хейнкель-111" с немецким полковником и важными документами на борту. Через два дня - двадцать четвертого - одерживает победу над "Юнкерсом-88" (на представлении к награде об этом сделана карандашная пометка рукой командира корпуса Климова - пока готовили наградной материал за первую победу в бою, Титенков увеличил свой счет). Двадцать девятого июля Титенков с товарищами в групповом бою заваливают еще один "хейнкель". Отлично начиналась боевая биография этого настоящего аса!