Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

и поглощенную домашними заботами, которым нет и нет конца. В январе 1879 года Илья Репин оставил позитивный отзыв об этом портрете: «Васнецов хорошо стал работать, портрет жены своей написал необыкновенно живо, просто и, главное, не избитым приемом, а совершенно свежо»[141].

На портрете ее поза несколько скованна, как можно предположить, от того, что Александра Владимировна, человек деятельный и энергичный, всегда поглощенная делами, не привыкла позировать. В сдержанном по цвету, тонально насыщенном фоне картины не намечены детали интерьера, но угадывается фрагмент полотна Виктора Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами»[142]. Следовательно, портрет был написан в его мастерской, где и позировала художнику супруга.

В московском Доме-музее В. М. Васнецова об образе Александры Владимировны позволяет судить сохранившаяся обстановка ее комнаты – скромная, светлая, лаконичная и в то же время очень характерная в каждой своей детали. Словно отражение внутреннего мира своей далеко незаурядной хозяйки – будь то красный угол с теплящейся лампадкой, изящный деревянный столик, ларец для рукоделия, сдержанное многоцветье портьер, кадки с фикусами и, конечно, картины на стенах: «Автопортрет»[143] Виктора Михайловича, портреты их детей и внуков, жанровые сцены загородной жизни, которую она так любила, предпочитая все свободное время, а было его всегда немного, проводить в саду, ухаживая за деревьями и цветниками.

Такую же узнаваемую характеристику создал в быстром живописном этюде Иван Крамской, как предполагаем, писавший именно Александру Владимировну и, вероятно, с натуры. В каталогах это произведение значится как «Женский портрет» 1880-х годов. Черты лица очень близки трактовке Виктора Васнецова в «Портрете А. В. Васнецовой». Известно, что в этот период оба художника регулярно общались, кроме того, в 1874 году Крамской исполнил графический образ Виктора Васнецова[144] и логично предположить, что затем могла последовать работа над портретом супруги художника-«сказочника». Поэтому представляется возможным уточнить атрибуцию: «Женский портрет» 1880-х годов становится, таким образом, «Портретом Александры Владимировны Васнецовой», созданный, предположительно, в период с 1874-го по начало 1880-х годов[145].

Не менее выразительны, жизненны образы детей Васнецовых, которых писал их отец. Ныне портреты Татьяны, Михаила и Владимира экспонируются в Доме-музее художника. Сын живописца Алексей рассказывал в воспоминаниях, как занимался с ними отец, как представлялся им добрым и высоким «сказочником».

«Например, я помню довольно ясно, как отец несет меня куда-то на руках, я стараюсь освободиться, верчусь, кричу и стараюсь схватить его за бороду, сердце мое полно злости – вероятно, я что-нибудь напроказил. Лицо отца в этот момент запечатлелось отчетливо в моей памяти: доброе, смеющееся (не соответствующее совсем моему гневному настроению), – хорошо запомнилось, как движением головы он старался спасти свою бороду от моих ручонок. М[ожет] б[ыть], в первый раз в жизни я внимательно и сознательно рассмотрел его лицо так близко. Почему-то мне кажется, что это было до Киева, в Москве, т. е. когда мне было не более 2-х лет»[146].

Итак, с 1878 года, времени переезда семьи Васнецовых в Москву, художник, словно окрыленный начавшимся светлым периодом в личной жизни, а также встречей с древней златоглавой столицей, приступил к воплощению давней мечты, настолько важной для него – «писать картины на темы из русских былин и сказок», начал работать над монументальным живописным полотном «После побоища Игоря Святославича с половцами», первым в его сказочно-былинном цикле. Уже в этом произведении он «в самой жизни сумел разглядеть то, что приобрело сказочный характер в его больших холстах»[147].

Он нашел в русской старине необъятный мир образов для осмысления и художественной интерпретации. Отказавшись от обыденности жанровых трактовок, обратился, по выражению Александра Бенуа, к «дивному миру народной фантастики»[148], искал выражение национальной духовности, которое, по его мнению, невозможно без обращения к традициям, к историческим корням, к извечным народным понятиям. Несомненно, что возвышенно-эпическое живописное звучание полотна, близкое ритму и образам древнерусской поэмы «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова» – не случайность. Тон, цвет и настроение картины также связаны с текстом поэмы: «Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что от него тенью все его войско прикрыто. И сказал Игорь дружине своей: “Лучше убитым быть, чем плененным быть; так сядем, братья, на своих борзых коней да посмотрим на синий Дон…” <…> А вот уже ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоря. Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает, стяги вещают: “Половцы идут!» – от Дона, и от моря, и со всех сторон обступили они русские полки. Дети бесовы кликом поля перегородили, а храбрые русичи перегородили червлеными щитами»[149].

Эта работа не оказалась для него особенно легкой, что подтверждает и немалый срок написания полотна – два года[150]. Однако Васнецов посредством композиции и колористического строя, через пластику и трактовку каждого образа смог добиться новаторского звучания картины «После побоища…» – поэтичного, отчасти сказочного, словно музыкального. Лиричность и вместе с тем реалистическая убедительность пейзажа основаны на натурных этюдах родных вятских просторов. Достоверность деталей ясно свидетельствует о глубинных знаниях художника древнерусских костюмов и вооружения.

Николай Адрианович Прахов[151] вспоминал, что художник, бывая у них в гостях, любил слушать музыку, пение, для него это было важно:

«Иногда по вечерам играли у нас на рояле – моя мать, иногда кто-нибудь из знакомых музыкантов… В таких случаях Виктор Михайлович весь как-то сосредотачивался, уходил в себя и слушал внимательно. Оторванный от реальной жизни звуками. Поглощенный всецело творческой работой в соборе, первое время после приезда в Киев В. М. Васнецов не мог часто и подолгу оставаться у нас после обеда. Работа утомляла и не позволяла засиживаться до позднего часа, когда собирались знакомые музыканты, а без музыки он тосковал…

Музыка была необходима Виктору Михайловичу для поддержания в нем творческого огня. Музыкой он действительно лечился от приступов душевной усталости, изредка нападавшей и на него, такого сильного духом до последнего дня своей жизни»[152].

Письма самого художника также ясно свидетельствуют о той роли, которую музыка играла в его жизни. Ощущением того душевного отдохновения, которое давали ему классические музыкальные произведения, чем он делится с супругой в одном из писем:

«Вчера были на 9-й Симфонии. Исполнена была прекрасно. Давно я не испытывал такого высокого духовного наслаждения.

Немножко только Эмилия Львовна мешала со своими навешиваниями на шею разных ненужных обязанностей, ну, да ничего – музыка все-таки свое взяла. В воскресенье, кажется, должен буду делать визит Игнатьеву, прислал письмо в собор и жалеет – отчего Я его забыл. Не насчет ли живых картин? <…> Работаю “Крещение Руси”. Бог даст, может, и окончу к Пасхе. “Страшный суд”, конечно, только