Дневник сельского фельдшера - Дмитрий Леонидович Березин

как будто это было самое главное в тот момент.

– Ну, извините! – Ответил я. – Как-то не до паспортов было. Больше я Черницыным заниматься не буду! У меня и без него забот хватает!

Я положил трубку. Несмотря на такое моё заявление, я понимал, что проблема распространения туберкулёза ровным счётом не сдвинулась с места.…

Через неделю я снова пришел к Черницыну. С бледно-желтым лицом он сидел на крыльце, курил и постоянно кашлял.

– Ты помереть что ли хочешь? – Спросил я его. – Тебе же лечиться надо.

– Попозже. – Ответил он. – Зима наступит, лягу в тубанар. Все равно дров нет никаких… А сейчас я буду пить и отдыхать.

– Удачи тебе, уставший. – Сказал я и ушёл.…

Прошло ещё два месяца. Я вышел из больницы и пошел на обед.

– Доктор, здравствуйте. – Услышал я за спиной. – Можно на минутку?

Я обернулся. Это была Светка-Торпеда.

– Что? – Спросил я.

– «Чёрный» совсем плохой стал. Уже даже до туалета не доходит. – Начала говорить она. – Кровью харкается… по поллитра каждый день… Помогите, пожалуйста…

– Пойдем. – Сказал я, и вместо обеда пошел к Черницыну.

Дело было совсем плохо. Черницын лежал в своем нетопленом доме, укрывшись кучей тряпок. Лицо его было уже землистого цвета. Тусклый и безжизненный взгляд У изголовья кровати стоял электрообогреватель с открытой винтовой спиралью. Спираль была красной. Местами на ней были видны следы от пепла – от неё прикуривали. Рядом с кроватью стоял табурет, на котором стояла пепельница-плевательница, лежали окурки от сигарет.

– А-а.. – Протянул Черницын и закашлялся. – Лепила местный… Тебя как зовут-то хоть?

– Готов в «тубанар» ехать? – Спросил я его вместо ответа.

– Х..й с тобой… Поехали.…

Черницына мы увезли в тот же день. Друзья-собутыльники вынесли его из дома на стуле.

По приезду мы снова обработали и прокварцевали машину. На следующий день мне позвонила фтизиатр:

– Я его в Горно-Заводск отправила. В межрайонный фтизиатрический диспансер. У него все лёгкие в каве́рнах… В мокроте кровь и бациллы сплошь!

– Ясно. – Ответил я.

После обеда позвонили из санэпидемстанции (сейчас это ЦГСЭН – центр государственного санэпид надзора).

– У вас на участке очаг туберкулёза. – Сообщили они мне «новость». – Запишите данные больного и адрес. Там надо сделать заключительную дезинфекцию.

– Приезжайте, делайте. – Ответил я.

– Сейчас новый приказ вышел. – Ответили мне на том конце провода. – Дезинфекция в очагах проводится силами местного медработника!

Сказать что я был ошеломлён, это все равно, что ничего не сказать.

– Я ещё и ремонт там могу сделать. И дров наколоть! – Ответил я. – Но только когда у себя ремонт закончу.

– А когда это будет? – Инспектор не поняла моей злой шутки.

– Ну я ещё даже не начинал ремонт у себя. – Ответил я и положил трубку.

«Совсем что ли все с ума посходили? – Сказал я сам себе. – Иди обрабатывай синявскую хату! Ха!…»

Ещё несколько раз мне звонили из санэпидемстанции и спрашивали, провел ли я там дезинфекцию или нет. Я отшучивался, но вопрос тем не менее решился, почти что сам собой, благодаря тому самому электрообогревателю от которого грелся и прикуривал Черницын. Дружки-алкаши продолжив неравную борьбу с зелёным змием умудрились устроить пожар. Дом за ночь сгорел до тла, оставив только на пепелище печь. Утром я сам позвонил в санэпидемстанцию и сообщил, что заключительная дезинфекция в очаге проведена силами местных алкашей. Теперь там точно опасности нет. Бациллы сгорели, потрескивая на углях.…

В феврале начались метели. Замело всё село до крыш домов. В выходной мне позвонил дежурный врач из районной больницы. —

Надо ехать в Горно-Заводск. – Сказал он мне. – За Черницыным. Он три дня назад умер. В морге место занимает.

– Ясно. – Ответил я.

«Вся жизнь наперекосяк, и даже его смерть не убавила мне проблем» – В сердцах подумал я. Мысли кружились в голове: «Как за ним ехать? Где бензин брать? Кто его хоронить будет?»

Этими мыслями я поделился с главным бухгалтером нашей сельской администрации, которая в то время находилась у меня на стацлечении по поводу хронического пиелонефрита.

– Подойдите к главе, – сказала она. – Всё-таки социальная сфера это его компетенция. Пусть нанимает кого-то могилу копать, пусть гроб покупает. Может быть и транспорт выделит.

Из транспорта в администрации была только служебная Жигули «семёрка» вишнёвого цвета. Для перевозки туберкулёзных трупов она не предназначалась точно.

– У нас по смете только тысяча триста рублей предусмотрено на похороны подобных граждан. – сказал глава администрации Александр Николаевич.

– Да его Коля привезёт, ему без разницы какого Черницына возить живого или мертвого. – Сказал я. – Мне бензина надо, чтоб УАЗик заправить.

– Денег нет. – Отрезал глава.

Я вышел из администрации. Странно, но после недели метелей, второй день было тепло и тихо. Я отошёл от крыльца, снял шапку и посмотрел на небо. Прохлада охладила мою голову, я закрыл глаза и отпустил все мысли на несколько секунд. А когда открыл глаза и посмотрел на здание администрации, то увидел, что Александр Николаевич смотрит на меня из окна. Отвернувшись, я пошел читая вслух строки из стихотворения Некрасова:

«Суди его Бог!», Разводя безнадежно руками,

И, покуда я видеть их мог, С непокрытыми шли головами…»…

– Не дал он мне денег на бензин. – Сказал я. – Говорит нету.

– Врёт. – Ответила главный бухгалтер. – Да и Бог ему судья.…

На следующий день в мой кабинет постучалась Мария Петровна – тетя покойного Черницына.

– Я оплачу бензин. – Сказала она. – Надо привезти Серёжку-то. Похоронить по-человечески…

Черницына привезли на следующий день. Снова на нашем УАЗике. Остановились около его сгоревшего дома, открыли задние двери, постояли молча пять минут и сразу поехали на кладбище.

Из присутствующих на похоронах были я и Коля, Светка-Торпеда, Мария Петровна и два копателя могилы. Черницына похоронили около его матери.

– Вся жизнь наперекосяк у бедолаги… – Сказал я водителю выходя с кладбища. – Только нам с тобой снова машину кварцевать. =КОНЕЦ=

Бабушка Шура

Медсестра стационара громко постучала в дверь моего кабинета.

– Дмитрий Леонидович, можно?

– Да, входите, Оксана Юрьевна.

– Там бабушка приехала из отделения Ильича. Посмотрите ее пожалуйста. Трясется она вся.

– Так я приём веду, что же она не заходит?

– Она не может зайти…

Я выглянул в коридор.

На скамье сидела старенькая «сухонькая» бабушка. На ее голове был платок, завязанный под подбородком. Она повернула голову в мою сторону и посмотрела на меня. Глубокие морщины перереза́ли её лицо. Голова тряслась. Не дрожала, а именно тряслась. А ещё, видимо когда-то давно, у неё была травма левого глаза с разрывом нижнего века. После травмы веко срослось неправильно, образовав его выворот, и поэтому из её глаза постоянно текла слеза по морщинистой щеке.

Трясущейся рукой она держала платочек и постоянно вытирала слезу.

В глазах было не столько выражение боли, сколько страдания. У меня создалось впечатление, что она больше страдает душой от чего-то, чем болеет телом. Казалось, что она настолько устала от жизни, но смерть никак не забирает её, а сама она не знает что ей делать… Поэтому она пришла в больницу?

Я смотрел на неё около минуты. Видимо мои мысли она прочла без каких-либо затруднений и просто молча смотрела мне в глаза.

Она первая прервала молчание:

– Мне восемьдесят три будет через месяц…

А ведь именно это я и хотел спросить – она на шестьдесят лет старше меня.

– Вы можете зайти в кабинет? Мне Вас осмотреть нужно. – Сказал я.

– Ноги не идут. Меня сын привёз, довёл до вот этой лавочки и уехал… – Она снова вытерла слезу и опустила глаза.

«Кажется начинает проясняться причина её страданий» – Подумал я.

– Давайте мы Вам поможем. Оксана Юрьевна, – обратился я к медсестре, – Вы с той стороны, а я с этой.

Мы взяли бабушку под руки и, поддерживая ее завели в кабинет.

– Ну. Что случилось? – Спросил я надевая манжету тонометра на ее плечо.

– Гриша… – Сказала она и вытерла очередную слезу. –