Александр Пушкин - Владимир Иванович Новиков

Митрополит Серафим дает жалобе дальнейший ход и в письме статс-секретарю Муравьеву восхищается «благородными чувствованиями» доносчиков и проклинает поэта: «Поистине, сам Сатана диктовал Пушкину поэму сию!» И, конечно, злит иерарха тот факт, что «Пушкина выдают нынешние модные писатели за отличного гения, за первоклассного стихотворца!».

Вызванный к петербургскому генерал-губернатору Голенищеву-Кутузову, Пушкин отрицает свое авторство. Отвечает, что видел и переписывал поэму, будучи лицеистом. Но в покое его не оставляют. Пушкин даже решает приписать авторство «Гавриилиады» покойному сатирику князю Дмитрию Горчакову и пишет Вяземскому: «…Я, вероятно, отвечу за чужие проказы» (чтобы Вяземский держался той же версии да и на случай, если письмо будет вскрыто).

В конце концов в дело вмешивается царь и велит петербургскому главнокомандующему графу Петру Толстому «призвать Пушкина к себе и сказать ему моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтобы он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем».

Толстой, сообщая это Пушкину, говорит о царском «благоснисхождении» и требует открыть истину. Пушкин долго молчит и раздумывает. Потом пишет царю письмо с признанием в своем авторстве и в запечатанном виде передает Толстому.

На этом дело прекращено. Автор «Гавриилиады» отныне с неохотой будет говорить об этом сочинении. Не только потому, что оно доставило ему столько тревог и опасений, но и потому, что он далеко ушел от юношеской беззаботной шутливости. Его уже не тянет иронически говорить о любви и о семейной жизни так, как это сделано в последних строках злополучной поэмы:

…Даруй ты мне блаженное терпенье,

Молю тебя, пошли мне вновь и вновь

Спокойный сон, в супруге уверенье,

В семействе мир и к ближнему любовь.

XXXIX

Пушкин повзрослел. Неожиданно для него самого его посещает стремление к женитьбе и созданию семьи. Осенью 1826 года он по приезде в Москву знакомится в доме Василия Зубкова на Малой Никитской с двадцатилетней Софьей Пушкиной, дальней своей родственницей. «Я вижу ее в ложе, в другой на бале, в третий раз сватаюсь» — так три года спустя сам Пушкин изложит эту историю. Сватовство не увенчалось успехом, Софья вскоре выйдет замуж за другого.

А в декабре того же года, приехав в Москву и остановившись у Соболевского в его доме на Собачьей площадке, Пушкин бывает на балах в Дворянском собрании. Там он знакомится с семнадцатилетней Екатериной Ушаковой. Наведывается в дом Ушаковых на Средней Пресне, пишет стихи в альбомы Екатерине и ее младшей сестре Елизавете. Будет и потом заглядывать сюда, приезжая в Москву.

В альбоме Елизаветы в 1829 году появится легендарный пушкинский «Донжуанский список» — шуточный и серьезный одновременно. Запись «Екатерина IV», по мнению некоторых пушкинистов, относится к старшей из сестер Ушаковых. Слухи о возможной женитьбе Пушкина на Екатерине до 1830 года циркулируют в разговорах и письмах друзей.

Можно, однако, предположить, что Пушкина привлекла скорее сама семейная атмосфера ушаковского дома. Два экспромта, адресованные Екатерине, пылкими чувствами не проникнуты. В сборник стихотворений 1829 года будет включено под названием «Е. Н. У***вой. В альбом» послание, адресованное Елизавете («Вы избалованы природой…»), а Екатерине эта книга будет подарена с достаточно сдержанной надписью, завершающейся латинскими словами «Nec femina, nec puer» («Ни женщина, ни мальчик»), взятыми из оды Горация.

Сергею Киселеву, который в 1830 году женится на Елизавете, Пушкин незадолго до того напишет с легкой шутливостью: «Кланяйся неотъемлемым нашим Ушаковым».

Всё это свидетельства скорее сердечной дружбы, чем страстной влюбленности. А Екатерина выйдет замуж уже после смерти Пушкина, по требованию жениха уничтожит альбомы с рисунками и стихами поэта, не сохранится и ее переписка с Пушкиным.

XL

Живя в доме Соболевского, Пушкин задумывает подарить другу свой портрет. И заказывает его за 350 руб­лей художнику Василию Тропинину. Тот наведывается в дом на Собачьей площадке, делает первый этюд. Потом Пушкин позирует ему в мастерской на углу Ленивки и Волхонки. Получается изрядно: и по-домашнему, и возвышенно. Поэт вроде бы в халате, а складки его напоминают тогу. Два любимых перстня на пальцах тщательно прорисованы. Кому-то потом не понравится, что взгляд голубых глаз неподвижен, а Пушкин вообще-то живчик, так и стреляет глазами в разговорах. Но почему бы ему и задумчивым не предстать: может быть, сочиняет в эту минуту.

А летом того же 1827 года, когда Пушкин в Петербурге, Дельвиг заказывает его портрет другому мастеру — Оресту Кипренскому. Ну, тот романтик: поэт у него байроничен, руки по-наполеоновски скрещены, через плечо красно-зеленый шотландский плед. Пишется портрет в доме Шереметева на Фонтанке. Потом Дельвиг просит добавить на заднем плане статую музы с кифарой.

Пушкин откликается стихотворным посланием. Кипренский собирается выставлять работу в западноевропейских музеях, о чем речь в конце:

Себя как в зеркале я вижу,

Но это зеркало мне льстит.

Оно гласит, что не унижу

Пристрастья важных аонид.

Так Риму, Дрездену, Парижу

Известен впредь мой будет вид.

Пушкин потом выкупит эту картину у вдовы Дельвига. В конце концов портрет, созданный в Петербурге, поселится в Москве, в Третьяковской галерее. А писанный в Москве портрет кисти Тропинина окажется в собрании Музея А. С. Пушкина в Петербурге.

XLI

Два увлечения переживает Пушкин в 1828 году. Эти истории развиваются по сути параллельно. За ними — две стороны пушкинской натуры и две грани женственности, его привлекающей. Первая — «Аграфена» из второй, «дополнительной» части «Донжуанского списка». Аграфена Федоровна Закревская, урожденная графиня Толстая — жена генерала, министра внутренних дел. Ровесница Пушкина. Светская львица, среди поклонников которой и Баратынский, и Вяземский, сообщавший в письме жене о том, что Пушкин «отбил» у него Закревскую. Вяземский прозвал ее «медной Венерой», а Пушкин 1 сентября пишет ему: «Если бы не твоя медная Венера, то я бы с тоски умер. Но она утешительно смешна и мила. Я ей пишу стихи. А она произвела меня в свои сводники…»

Из этих слов следует, что отношения доверительны. Под «стихами» имеются в виду три энергичных восьмистишия («Портрет», «Наперсник», «Счастлив, кто избран своенравно…»). Любовная искушенность «медной Венеры» поражает «наперсника»: «Боюсь узнать, что знала ты!» Богатый любовный опыт раскованной женщины и художническое всезнание поэта вступают в свое­образный резонанс. «Портрет» завершается словами, которые будут цитатно применяться отнюдь не к женщинам «с большим прошлым», а к политическим смельчакам и дерзким новаторам в искусстве:

Как беззаконная комета

В кругу расчисленных светил.

А с девятнадцатилетней Анной Олениной Пушкин был знаком давно, еще в своей юности и ее младенчестве. Осенью или в начале зимы 1827 года он вновь встречается с ней. «Однажды на балу у графини Тизенгаузен-Хитровой Анета увидела самого интересного человека своего времени и выдающегося на поприще литературы: это был знаменитый поэт Пушкин. Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью…» — так в «литературной» форме от третьего лица рассказывает в своем дневнике юная Оленина.

Пушкин начинает посещать дом Олениных. Отец Анны — важная персона: член Государственного совета и президент Академии художеств. Наведывается Пушкин и в Приютино — летнюю резиденцию Олениных под Петербургом. В мае Пушкин и Анна в дружеской компании едут морем в Кронштадт. Прямо на пароходе слагаются два стихотворения. Одно из них обращено к попутчику по поездке художнику Джорджу Доу (тому самому, кто создал около трехсот портретов русских воена­чальников 1812 года для галереи Зимнего дворца). Доу делает набросок пушкинского портрета, а тот советует ему:

Рисуй Олениной черты