Набоков: рисунок судьбы - Эстер Годинер

ещё далеко не осознавшему и не освоившему

новоявленную свою свободу. Знамя же Чернышевского уцелело в этих исторических перипетиях именно потому, что соответствовало незрелости разночинного сознания относительно целей, методов и средств построения желательного человеческого общежития, чем и воспользовались впоследствии новые хозяева жизни.

Сам же Чернышевский реформами был разочарован, потому что хотел

всего и сразу, как и его нетерпеливые последователи-народовольцы, бомбами

призывавшие светлое будущее. «Окончательное разочарование [Чернышевского], – констатирует автор – наступает во второй половине 58 года».1 Его

взгляды, выражаемые в экономических и политических статьях, становятся

ещё более радикальными: «Тон “Современника” становится резким, откровенным; словцо “гнусно,” “гнусность” начинает приятно оживлять страницы этого скучноватого журнала».2 Судя по описанию рабочей рутины Чернышевского в «Современнике», биограф явно старался впечатлить читателя её пародийно удручающим характером. Французская исследовательница творчества

Набокова Н. Букс обратила внимание на применяемый им, с этой целью, литературный приём, который она называет присвоением «чужого» слова. Например, в тексте сообщается: «Способность работать была у него [Чернышевского] чудовищная, как, впрочем, у большинства русских критиков прошлого ве-ка. Секретарю Студентскому, бывшему саратовскому семинаристу, он диктовал

перевод истории Шлоссера, а в промежутки, пока тот записывал фразу, писал

сам статью для “Современника” или читал что-нибудь, делая на полях пометки».3 «Текст, – отмечает Букс, – воспринимается как пародийное изображение

деятельности Чернышевского Годуновым-Чердынцевым, а на самом деле является цитатой из воспоминаний А. Панаевой, написанных с пиететом и полной

серьёзностью».4 Такой эффект – изменения интонации с уважительной и серьёз-ной на карикатурную – получается, по-видимому, из-за контекста, из-за общего

задаваемого тона, настроенного на камертон пародии, соскальзывающей порой

в откровенный пасквиль.

«Есть, есть классовый душок в отношении к Чернышевскому русских

писателей, современных ему. Тургенев, Григорович, Толстой называли его

“клоповоняющим господином”, всячески между собой над ним измываясь», –

признаёт Набоков.5 «Набоков, – поясняет Долинин, – соглашается здесь с

1 Там же. С. 406.

2 Там же.

3 Там же. С. 407.

4 Букс Н. Владимир Набоков. Русские романы. М., 2019. С. 360.

5 Набоков В. Дар. С. Набоков В. Дар. С. 407.

440

марксистом Стекловым, писавшим о конфликте Чернышевского с писателями

либерального направления: “…за личными неудовольствиями, конфликтами

самолюбий и эстетических воззрений скрывалось глубокое социальное разли-чие, столкновение двух классов. <…> Это был конфликт по существу политический, в основе которого лежали классовые противоречия”».1 «Аристократы

становились грубыми хамами, – замечает по этому поводу Стеклов, – когда

заговаривали с нисшими или о нисших по общественному положению».

«Нисший, впрочем, не оставался в долгу», – «усечённая цитата с изменённым

написанием слова “низший”», поясняет нам Долинин.2 Различие литературных

вкусов двух противоборствующих групп оказалось непреодолимым для наве-дения каких бы то ни было мостов, и после прихода в «Современник» Н.А.

Добролюбова, написавшего отрицательную рецензию на повесть Тургенева

«Накануне», разрыв оказался неизбежным.

Воздействие харизмы Чернышевского, которую он осознавал и которой он

чем дальше, тем больше демонстративно бравировал и манипулировал, – в силу

противоречивой репутации её носителя и особенностей его характера, в создав-шейся острой коллизии оборачивалось подчас против него, провоцируя ещё

большее обострение конфликта и даже приобретая мистические обертона.

«Недоброжелатели мистического толка, – отмечает биограф, – говорили о “преле-сти” Чернышевского, о его физическом сходстве с бесом (напр., проф. Костомаров)».3 Земляк Чернышевского, историк Н.Н. Костомаров, в молодости водивший с ним знакомство, впоследствии вспоминал, что «Чернышевский как

бы играл из себя настоящего беса. Так, например, обративши к своему учению

какого-нибудь юношу, он потом за глаза смеялся над ним и с весёлостью указывал на лёгкость своей победы. А таких жертв у него было несть числа».4

Некрасов, который и привлёк Чернышевского в свой журнал, в письме

Тургеневу от 27 июля 1857 года (т.е. ещё за три года до полного разрыва Тургенева с «Современником») отмечал «что-то вроде если не ненависти, то презрения питает он [Чернышевский] к лёгкой литературе и успел в течение года

наложить на журнал печать однообразия и односторонности».5 Показательно, что «легкой» Некрасов называет, видимо, литературу, не отягощённую актуаль-ными социальными проблемами, имея в виду её отличие от «разночинной», именно ими прежде всего и озабоченной. «Дельному малому» (как Некрасов

называл Чернышевского) прощалось, что он «набивал» журнал «бездарными

повестями о взятках и доносами на квартальных»: «…благодаря ему в 58 году

1 Цит. по: Долинин А. Комментарий… С. 375; см.: Стеклов Ю.М. Н.Г. Чернышевский.

Его жизнь и деятельность,1828–1889. 2-е изд. М.-Л., 1928. Т.2. С. 16.

2 Набоков В. Дар. С. 408; см. также: Долинин А. Комментарий… С. 379.

3 Набоков В. С. 408.

4 Цит. по: Долинин А. Комментарий… С. 380.

5 Там же. С. 380-381.

441

журнал имел 4700 подписчиков, а через три года – 7000».6 Таким образом, не на

пустом месте чинился произвол «подслеповатого» Чернышевского в «Современнике» –