Дэвид Шеппард - НА КАКОМ-ТО ДАЛЁКОМ ПЛЯЖЕ (Жизнь и эпоха Брайана Ино)
НА КАКОМ-ТО ДАЛЁКОМ ПЛЯЖЕ (Жизнь и эпоха Брайана Ино) читать книгу онлайн
Работа над книгой Дэвида Шеппарда сейчас кажется мне явным отклонением от моей «магистральной линии». В предыдущих своих работах я строго придерживался того, что было мне наиболее дорого — освещения деятельности уникальных личностей, переворачивавших вверх дном окружающий их мир, делающих всё по своему и только по своему, людей, после которых мир современной музыки уже не мог оставаться таким, каким он был раньше — иначе говоря, «безумных учёных». Образ безумного учёного всегда был мне невероятно дорог, и Фрипп, Заппа и Бифхарт полностью ему соответствуют. В случае Ино мы, конечно, также имеем дело с учёным, но уже не безумным. Ино — светский человек, который хотя и создаёт свои уникальные миры, но делает это истинно по-джентльменски — не нарушая общепринятых «соглашений». В моих глазах это минус. Вместе с тем нельзя не признать, что Ино сделал очень ощутимый вклад в современную музыку, а уж его круг общения вообще не имеет аналогов. Пожалуй, это и есть главная ценность этой книги — то, что на её страницах читатель с кем только не встретится. Тут и Фрипп, и Уайатт, и Дэвид Бёрн, и всякие прочие U2 и Coldplay. Немалым достоинством является и то, что действительно интересный период иновского творчества — т.е. до On Land включительно — описан тут крайне подробно и увлекательно, хорошим истинно английским (с таким хитрым прищуром) языком. Так что об одиннадцати месяцах, потраченных на работу, мне жалеть не приходится.
Как и в прочих своих работах, я выбросил небольшое авторское предисловие, заменив его своим. Кроме того, здесь нет ссылок на источники (они — очень неудобно — не обозначены в тексте, а скопом отнесены в конец книги; меня ужаснула мысль о том, чтобы полностью их тупо перебить с бумаги). Но я уверен, что читателю этой книги (если я верно его себе представляю) до таких мелочей нет особого дела.
Прошу читателей распространять мой перевод как можно более широко — и таким образом воздвигнуть нерукотворный памятник бесплатному труду. Надеюсь, что никому не придёт в голову брать за это деньги — помните, что своим «альтруизмом» мы приближаем светлое будущее, в котором искусство будет free for all. (Автор падает на пол от смеха.) Надеюсь, что Дэвид Шеппард нас простит.
Не стесняйтесь писать мне — а уж если у вас вдруг есть возможность подбросить мне какой-нибудь качественный материал, то вам самим должно быть стыдно, если вы мне его до сих пор не прислали.
Наконец, большое спасибо моим друзьям Григорию Чикнаверову и Дмитрию Сенчакову за их неоценимую помощь и постоянную веру в меня, а также читателям cachanoff.livejournal.com за моральную поддержку.
ПК
16 января 2011.
Новобрачные некоторое время жили в «довольно оригинальной, но очаровательной съёмной квартире, которую мы называли Сассекс-коттедж и где мы варили яйца в чайнике», но за два месяца до рождения ребёнка были вынуждены оттуда уехать и поселились в доме одного из сотрудников школы.
Наверное, это следует приписать юношеской «упругости», или даже неведению, присущему молодости, но этот сейсмический переворот в домашних делах, похоже, никак не отразился на быстро развивающейся творческой активности Брайана Ино. Он продолжал руководить развлекательным отделением студенческого союза как своей собственной авангардной вотчиной, а его музыкальные и художественные связи расширялись просто по экспоненте. Именно в свой первый год в Винчестере Ино встретил ещё одного глубоко влиятельного художника, с чьей жизнью и творчеством в последующие годы суждено было переплестись его собственным жизни и искусству — Петера Шмидта. Одарённый живописец, скульптор и звуковой художник, Шмидт преподавал в Уотфордской художественной школе, где подружился со старшим товарищем Ино Джоном Уэллсом. Шмидта попросили прочитать лекцию в Винчестере, и ему нужно было где-нибудь остановиться. Уэллс порекомендовал ему Ино.
Шмидт родился в Берлине в 1931 г. Его семья, спасаясь от нацистов, в 1938 г. переехала в Лондон. В 50-е годы он учился в художественных школах Goldsmiths и Slade, и вскоре приобрёл репутацию в лондонских галереях. В 1961 г. он даже стал предметом документального фильма BBC Новые направления. Шмидт не так давно перешёл в область мультимедийного искусства и для создания произведений, которые часто вдохновлялись музыкой (или имели к ней отношение), всё более полагался на системы. В 1967 г. он представил в ICA в Лондоне свою пьесу A Painter's Use Of Sound, а в дальнейшем, в том числе и в 70-е годы, продолжал делать разную ориентированную на звук работу, совмещая её с цветомузыкой и более традиционными фигуративныыми произведениями. Шмидт к тому же был увлечённым коллекционером пластинок, и вскоре записная книжка Ино была полна его музыкальных рекомендаций. После краткого пребывания Шмидта в Винчестере они с Ино стали близкими друзьями.
К тому времени Ино, со своими белокурыми волосами до плеч и глазами, скрытыми под непроницаемыми синими солнечными очками, уже стал заметной фигурой в винчестерском кампусе. Его также знали по студенческому журналу Калибан, для которого он создавал афористичные кейджеобразные словесные игры под такими названиями, как «Не делай ничего до тех пор, пока не совершишь ошибку» и «Делай что-нибудь, пока не совершишь ошибку» — Непрямые Стратегии в зародыше. В последующие месяцы его стали замечать в кампусе ещё чаще — теперь уже в кругу семьи.
В начале 1967 г. понемногу начали отпираться врата психоделической эры. Зарождающееся «лето любви» обеспечило аудиторию для таких косматых оригиналов, как Брайан Ино; в воздухе носился дух приключений, начиналось какое-то волшебство, и лицензия на всякие эксперименты была гарантирована. К этому времени Ино придумал себе провокационное определение «клептоман от искусства» и начал ставить всевозможные «хэппенинги» — как в стенах колледжа, так и вне его. Одним из тех, кто в то время видел этого 19-летнего анфан-террибля, был школьник-тинейджер из Винчестера по имени Робин Хичкок. В настоящее время успешный рок-музыкант с международной репутацией, Хичкок вспоминает, что иновские «хэппенинги» в июне 1967-го произвели на него сильное впечатление: «Ино делал музыкальную постановку в каменном подземелье XIV века — фактически это была электрифицированная темница. Он вывинтил университетскую 60-ваттную лампочку и ввинтил свою — синюю. Под ней на голом столе стоял катушечный магнитофон, проигрывающий задом наперёд дилановскую «Балладу о Холлисе Брауне», а какой-то незнакомец играл на скрипке с одной струной. К магнитофону был подключён микрофон, установленный в публике; он был соблазнительно задрапирован на стуле, стоящем прямо передо мной. Примерно пятнадцать мальчишек, сопровождаемые одним из более молодых и «хиповых» учителей, вошли и расселись на стульях. Ино зажёг благовонную палочку, запустил магнитофон и кивнул скрипачу. Через какое-то время я постучал по микрофону передо мной. Было похоже, что он не подключен. Я начал подпевать пущенному задом наперёд Бобу Дилану, но из этого тоже ничего не вышло. В конце концов музыка кончилась. Не помню, хлопали мы или нет.
«Вопросы?» — сказал Ино.
«Ээ, Вы назвали бы всё это музыкой?» — спросил учитель. Ино объяснил, что даже задавать такие вопросы было бы большой наивностью. У него был невозмутимый многозначительный вид, типичный для «хипстеров» того периода. Всё на свете было одной из граней всего остального, что и отражалось в его синих линзах.
«Для чего тут этот микрофон, мистер Ино?» — спросил я (мой голос чуть не сорвался).
«Чтобы ты смог принять участие, парень», — ответил Ино, блеснув очками в мою сторону.
«Ээ, так он же не подключен», — квакнул я.
«Следующий вопрос?» — сказал БИ в публику. Я всё ещё не мог придти в себя — я же ведь в самом деле публично задал вопрос человеку с синими линзами.»
На следующей неделе Ино поставил второе «представление»; Хичкок был и на нём. Он с несколькими ассистентами-добровольцами позаимствовал в соседней Научной Школе гелиевые цилиндры; этим газом они надували воздушные шарики и запускали их на заливных лугах, которые были неподалёку от художественного факультета. Хичкок так вспоминает это событие: «Светило солнце, небо было почти безоблачно — на этой самой неделе вышел Сержант Пеппер. БИ выделялся среди цилиндров и шариков своими тёмными очками. БИ со своими подручными (среди которых был тогда пятнадцатилетний легендарный антифилософ Гален Строусон — сейчас он профессор философии в Редингском университете), как ярмарочные зазывалы, одновременно надували нетерпеливые шарики и раздавали картонные ярлычки.
«Для чего это?» — спросил я.
«Чтобы тут можно было что-нибудь написать, парень.» БИ был терпелив — однажды я понял это. Двумя неделями раньше умерла моя бабушка, но школьное расписание не позволило мне отдать ей дань последнего уважения. Она была женщиной без предрассудков — раньше в этом году, когда она ещё могла двигаться, я бомбардировал её Бобом Диланом. Она хлопала по коленке и повторяла за Диланом: «отдал ей моё сердце, но ей нужна была моя душа». И я написал:
«Дорогая бабушка, извини, что я не пришёл на твои похороны — с любовью, Робин.»
«Красиво, чувак», — сказал один из ассистентов Ино. Он привязал ярлычок к шарику и я побежал по лугу, чтобы выпустить его. Я всегда был благодарен БИ за то, что он дал мне эту возможность.»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
