Господа офицеры. Записки военного летчика [сборник] - Петр Федорович Ляпидевский

почувствовал робость? Уходите! Дайте дорогу другим, так как вы все равно разобьетесь при самостоятельных полетах или вас собьют в первом воздушном бою…

Я открываю вам глаза: статистика говорит, что летчик, вылетевший на фронт, живет в среднем только тридцать часов. Авиации нужны жертвы. Знайте, что у вас почти нет шансов остаться в живых. И к этому подготовьтесь…

Из речи полковника СТАРИПАВЛОВА

к ученикам Военной авиационной школы

МОЙ СОЛЬНЫЙ ПОЛЕТ

К старту подходила последняя (двенадцатая) машина – моноплан «Дюпердюссен-Монокок».

Быстро наступала августовская ночь, и мы заканчивали учебные полеты.

Дежурный офицер по аэродрому сделал знак разноцветными флажками и, подойдя к старту, бросил коротко: «Заводить машины!»

Полетные группы засуетились у хвостов аппаратов, ставя их на специальные тележки для заводки в ангары.

Наш инструктор поручик Сущинский спрыгнул с сидения, осмотрел бензинопроводы и мотор и обратился ко мне:

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, господин поручик.

– Ложитесь немедленно спать. Завтра в три часа утра приготовьте машину и ждите меня.

– Есть.

– Вы должны хорошо выспаться!

– Есть.

Инструктор откозырял нам и, сняв подшлемник, отправился домой.

Меня окружили одногруппники.

– Везет тебе! Завтра полетишь сам.

Я давно лелеял эту мечту. Наконец-то я сам поведу свою машину. Поведу куда угодно: вверх, вниз, направо, налево. Разве это не высшее счастье?

Я решительно направился домой. Спать, спать, крепче, крепче. На предложение моей группы: зайти на радостях в гарнизонное собрание и «раздавить» по «бутыльце» пивца – я категорически отказался.

– А сегодня там Катя будет.

– Долой все Кати!

– И Зиночка.

– Долой Зиночки!

Я повернул к эллингу.

* * *

Спать мне, конечно, не удалось.

Ворочался с боку на бок, вставал, ходил и снова ложился.

Да и нельзя было заснуть. Вспомнил, как трудно было попасть в авиацию.

Два человека из корпуса, лучшие спортсмены, строжайший медицинский осмотр, длившийся целую неделю. Из ста человек зачислены только семнадцать.

Теоретические классы: аэронавигация, радио, теория авиации, тактика воздушного боя и т. п.

В час ночи я уже оделся и вышел из дома.

В общежитии авиамехаников и мотористов стоял невероятный шум: одевались, умывались и пили чай под русские анекдоты.

Меня увидел инженер-механик и подошел ко мне.

– Держу пари, что вы сегодня летите самостоятельно.

– Почему вы так уверены?

– Обыкновенное явление: кто летит, тот к нам с полуночи приходит. Некоторые с вечера спать у нас укладываются. И не спят до утра. Я думаю, что и вы тоже глаз не сомкнули.

– Ни на секунду.

– Ну конечно; ведь вы – у последней черты, если можно выразиться.

– Скоро двинетесь в ангары?

– А вот – как дежурный офицер.

Дежурный офицер, увидев меня, улыбнулся и сказал: «Все вы, господа, на один аршин». Потом повернулся к команде и отдал обычное приказание: «Мотористы по ангарам, машины на старт!»

* * *

Утром была скверная погода. Дул порывистый ветер, и посадки с инструктором были неважные: с «козлом» и со сносом.

К трем часам поднялся шторм, и аппараты были заведены по ангарам.

Настроение у меня было исключительно отвратительное.

К четырем часам дня погода резко изменилась. Появилось солнце. Настала тишина.

В пять часов вечера я забрался вместе с инструктором в машину, и мы сделали одну за другой шесть посадок.

Последняя была у старта. Инструктор отвязался от ремней и спрыгнул на землю. Я хотел последовать за ним, когда он остановил меня:

– Сидите на месте. Как себя чувствуете?

– Прекрасно.

– Летите один! Моторист, как мотор?

В первый раз я остался один на аппарате. Описать мои ощущения невозможно.

Эта была какая-то сплошная вакханалия: обрывки теорий, наставлений…

Инструктор мне говорил:

– Летите спокойнее, не уходите далеко от аэродрома. Над селом не проходите, сворачивайте в сторону. Садитесь на аэродроме где угодно, лишь бы сесть без поломки машины. Вы готовы?

– Готов.

Моторист отчихал мотор и крикнул:

– Контакт!

– Есть!

Мотор заревел, и я почему-то сразу очутился на воздухе, без разбега.

Вспомнил, что машина облегчена: инструктор весил 75 кило.

Земля бешено плыла подо мною, промелькнули дорога, лошади, повозки.

Машина падает на нос. Рванул ручку на себя и сразу взмыл в небо. Поспешно дал угол. Много: опять аппарат валится на нос. Вот еще секунда, и я вмажу в копны сена. Тяну ручку – и копны проваливаются в бездну. Вся панорама скачет подо мною. Этого никогда не было при полетах с инструктором. Машина вдруг валится на левое крыло. Горизонт куда-то поплыл и остановился между моими ногами. Ручку вправо! Аппарат выходит из положения, но слишком, и я падаю на правое крыло! Ручку влево! Потом я тычусь носом, валюсь на хвост, скабрирую и едва выхожу на горизонталь.

«Чем выше от земли, тем безопаснее», – вспоминаю я и начинаю набирать высоту. Сейчас лучше, но где же наш аэродром, где село?

Разворачиваюсь осторожно и обнаруживаю, что я над селом уже давно прошел и почти потерял из вида аэродром. Развернуться разве в левую сторону. Но нет, сейчас я хозяин. Правая педаль, небольшой гош. Правильно.

На левой руке альтиметр: 600 метров. Так или сяк, а не миновать мне гауптвахты! Во-первых, пролетел над селом и, во-вторых, набрал вдвое больше высоты. Почему инструктор запрещает давать большой гош? Ну-ка, я попробую. Ручка до отказа влево. Аппарат сразу встал на крыло и с резким свистом повалился вниз. Стоп! Пожалуй, так и гробануться можно.

Машина пошла по прямой. С громадными провалами, со сносом я обогнул село и, подойдя к аэродрому, выключил мотор. Во внезапно наступившей тишине, как сирены, выли тросы. Маленькая скобка. Гигантскую полуокружность описала линия железной дороги и на глазах превратилась в тонкую нить. Зато дома и строения на аэродроме до смешного быстро увеличивались в объеме, надувались, как пузыри, и, казалось, вот-вот должны лопнуть.

Максимум напряжения, и я начал делать посадку. Земля быстрее покатилась ко мне навстречу – чем ниже, тем скорее. Вот она двинулась бешеным потоком. Мгновение, и я выбираю угол. Сейчас чувствуется шум земли… Выровнял на метр, и, теряя скорость, аппарат застучал колесами по земле, пробежал несколько саженей и остановился. Ура! Сел! Сел, правда, не совсем важно: сначала на костыль, потом погнул полуось. Но что такое полуось, когда я летал сам?

На мотоциклете подъехал инструктор с механиком. После осмотра мотора и замены полуоси я полетел снова.

В этот вечер я поднимался на воздух пять раз, и только после пятой посадки инструктор и группа поздравили меня с самостоятельным вылетом.

Припоминаю, с какой чудовищной, именно чудовищной радостью я прочел рапорт инструктора. Он расписался внизу и лукаво добавил:

– Сейчас идите успокаивать Катю: вчера она,