Николай Долгополов - Вартанян

— Вами?

— И другими тоже. «Школьные учителя» заволновались, поняли, что пошло дело не так. Англичане провели по школе поголовную проверку. Нескромно говорить, но я прошел ее с необыкновенной легкостью. Еще раз предположу: может, потому, что квалифицированные, сугубо профессиональные преподаватели, они же проверяющие, придерживались определенных стереотипов, мыслили грамотно — однако традиционно.

Короче, пришлось англичанам лавочку закрывать. Да еще наш Агаянц окончательно добил Спенсера. Напрямую сообщил ему: мы знаем о школе.

— Это зачем же? Ведь английские шпионы шли нашим контрразведчикам прямо в руки…

— Так ведь в этой ситуации они могли просто перенести школу из Тегерана в другой иранский город, куда-нибудь на юг, где действовали только англичане, и нам было бы ее не отыскать… Но Агаянц поступил дипломатично. Когда Спенсер попытался было убедить его, что школа — фашистская и что агентуру там готовят недобитые немцы, причем сокрушался, что «они совсем обнаглели, действуют прямо под нашим носом», то Иван Иванович ему вроде бы и поверил. Сказал решительно, что если немцы прямо на наших с вами глазах готовят диверсантов, то «любительский молодежный радиоклуб» необходимо поскорее ликвидировать. Полковнику Спенсеру ничего не оставалось, кроме как согласиться с русским коллегой-союзником.

Англичане в течение стольких лет, до сегодняшнего дня, — самые тяжелые оппоненты. Но должен вам сказать, что наша разведка — впереди. На протяжении десятилетий с какими только спецслужбами я не встречался! И одно то, что мы спокойно вернулись, уже говорит само за себя. Я уверенно могу заявить, что наша разведка — самая лучшая. Никак и никому с ней не справиться. Такой Службы, как у нас, ни у кого в мире нет. И не будет! Счастливы, что отдали нашей профессии всю свою жизнь. И, знаете, нам давали силы любовь к родине, чувство, что за нами — мощная, громадная страна, которая никогда нас не оставляла и не оставит. Сколько было трудностей — но мы справились, преодолели.

— Сколько же точно лет «прогарцевала» ваша «Легкая кавалерия»?

— Около десяти. Отношения между Ираном и СССР постепенно ухудшались. А после покушения на шаха Мохаммеда Реза Пехлеви — за этим покушением стояли религиозные фанатики — обстановка в стране еще больше обострилась. Местная контрразведка начала проявлять повышенный интерес к некоторым ребятам из нашей семерки. Приблизительно в апреле 1949 года мы прекратили активную работу. По приказу Центра «Легкая кавалерия» была законсервирована.

Когда отгремели пушки

— Геворк Андреевич, если я не ошибаюсь, из Тегерана вы приехали в Советский Союз в 1951-м?

— Не ошибаетесь. После войны, в 1946-м, мы с Гоар поженились, обвенчались в армянской церкви и работали в Иране еще пять лет. Попросили у нашего руководства разрешения вернуться на родину. Хотелось получить высшее образование. И в 1951-м, в Ереване, взялись за учебу в институте иностранных языков.

— Сколько же языков вы знаете?

— Да даже родных языков у меня много! Русский, армянский и фарси — на этом языке я говорил двадцать один год, и мне его не забыть. Хотя я и армянин, но долго жили мы в Ростове-на-Дону; фарси и армянский я выучил в Тегеране.

— А еще какие? Всего, наверное, языков семь-восемь?

— Приблизительно. Я знал достаточно языков, чтобы жить в самых разных странах мира и вести работу разведчика.

— Сколько же лет вы находились на нелегальной работе? И когда вернулись в Советский Союз?

— По нашим меркам не так давно — в 1986-м. А дома нас не было в общей сложности, считая и Тегеран, лет сорок пять.

Гоар работала совсем не за награды

Гоар Левоновна улыбается мне с каким-то даже чувством извинения или сочувствия к неудовлетворенному писательскому любопытству. Многому, видимо, пока суждено так и остаться недосказанным. И она старается разрядить несколько напряженную обстановку нашей долгой беседы:

— За эти годы я трижды выходила замуж. Первый раз в Тегеране, а потом в законный брак пришлось вступать еще дважды… Как-то я рассказала об этом на встрече с молодыми разведчиками, и зал вдруг затих: ничего себе работенка, три раза меняла мужей! Пришлось добавить, что всегда сочеталась с одним и тем же человеком — Геворком. Только под разными именами и в разных странах. А единственное, о чем мы жалеем, — не было возможности завести детей. Зато друзей у нас столько! И в Москве друзья, и в Ереване, куда мы приехали из Тегерана, как уже рассказал вам муж, в 1951-м.

— А свою первую свадьбу помните?

— Как такое можно забыть? Геворк еще до свадьбы очень красиво за мной ухаживал. Всегда дарил цветы — розы, хризантемы. И броши, разные украшения. Мне это нравилось. Он уже в юности был очень серьезным человеком. И я его уважала, как и все наши ребята из «Легкой кавалерии». А потом появилось и чувство. Взаимное. Вышло как-то естественно. Иногда мы на задания ходили вместе: идут парень и девушка, сцена типичная, никого не смущает. Мы не очень-то понимали тогда разведывательные термины, да и слово «разведка» не произносилось.

— Что же вы говорили, как называли свою работу?

— Помогаем родине — вот как. Дома у Георгия была карта фронтов, он сделал такие маленькие флажки и их передвигал. Но даже когда флажки приблизились к Москве, мы всё равно верили, что родина победит. Мечтали, война закончится, мы тут свое сделаем и уедем на родину, я с Геворком — в Армению. Хотели учиться.

— Не страшились разговоров о лагерях, о кромешной бедности?

— Об этом и не думали. Будет так, как будет. Правда, стоял у нас дома сундучок, куда собирали вещи для переезда. Жора ко всему этому относился с иронией, мой брат — серьезнее. Но ничего из собранного в Ереване не понадобилось. Как-то не в вещах заключалась наша жизнь.

— А если вернуться к свадьбе, к 1946-му?

— Мне двадцать лет, и Геворк сделал мне предложение. Потом его отец пришел к моему и попросил выдать меня за сына.

— Вполне официально.

— А как вы думаете? В армянской церкви священник спрашивает жениха, согласен ли он. И Жора сначала сказал «да» тихо-тихо, а потом прямо выкрикнул: «Да!» Вот так и стали мужем и женой. Свадьбу устроили на крыше нашего дома.

— Ну, это я хорошо представляю. Сколько раз видел в Тегеране такие заасфальтированные крыши. Для иностранцев — необычно.

— Нам было привычно. Мы с друзьями, соседями долго носили наверх ковры, покрывали им асфальт. Поднялся на крышу даже оркестр, нет, даже два. Один играл в основном персидские мелодии, а второй — современные. Тут и танцы, и столы с угощениями. Мы их ухитрились по всей крыше поставить.