Василий Катанян - Прикосновение к идолам

…Вот она сидит с вами за столом — в парижском платье, с фуляром на плечах, она любит украшения, и вы обязательно заметите необычное ожерелье: на золотой цепочке два кольца одно внутри другого — перстень Маяковского и ее колечко, которыми они обменялись при знакомстве, давным-давно. Рыжие волосы заплетены в косу с коричневым бантом (в 85 лет!), яркий макияж, ухоженные руки с дорогими кольцами. Она наливает вам чай:

— Вы любите крепкий? А может быть, выпьете мартини? Берите пирог с капустой, только сегодня испекли. И очень вкусная пастила — свежайшая.

Она интересуется:

— Что нового в театре? Чем кончились выборы в Праге, что говорит радио? Неужели вы до конца прочли эту бездарную статью в «Октябре»! «Амаркорд» вам понравился? Как мне хочется его посмотреть! Увы, Слуцкий еще не читал мне новые стихи. А в чем была жена Элюара?

Она одинаково приветливо принимала и знатного иностранца, и безвестного студента. И все же человек, попавший к ней в дом, в первые моменты тушевался. Действовала магия имени и необычный облик этой женщины. У нее была особая структура красоты, которая не имела ничего общего ни с преходящим весенним очарованием, ни с запоздалыми ухищрениями зрелости. На ее лице время лишь подчеркивало особенность, над которой оно было невластно: оставались неизменными ее глаза, неоднократно воспетые. Они пристально смотрели на собеседника, оценивая и понимая. В ее взгляде было неприятие всего банального и бесполезного, но он и возвеличивал того, кто был этого достоин. Пабло Неруда зачислял ее в категорию тех редких людей, «благодаря которым становится возможным расцвет идей и талантов. Наш XX век не был бы тем, чем он стал, без некоторых исключительных женщин, вокруг которых объединялись, воспламенялись и вдохновлялись лучшие люди эпохи».

Марина Цветаева была уверена, что «внушать стихи больше, чем писать стихи, больший дар Божий, большая богоизбранность». А Борис Пастернак писал:

Быть женщиной — великий шаг,Сводить с ума — геройство!

Лиля Брик была из тех, кто и внушал стихи, и сводил с ума. Такою она навсегда вошла в жизнь Маяковского с первых минут, как он ее увидел. В ней была тайна — что это за женщина, о которой говорят вот уже скоро сто лет? Не в силах найти ответ, люди выдумывают небылицы, опутывая ее образ легендами.

Сейчас уже почти никого нет, кто помнит ее молодую, рыжеволосую возлюбленную поэта. Судя по фотографиям, стихам и воспоминаниям, она была красавица и очень умна. Даже враги, а недостатка в них Лиля Юрьевна никогда не испытывала, даже они не оспаривали ее интеллект, очарование и красоту. Виктор Шкловский, который вовсе ее не идеализировал, вспоминал: «Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно. Такой описывал женщину Шекспир».

«Это одна из самых замечательных женщин, которых я знаю», — говорил Валентин Катаев.

Николай Лунин, по учебнику которого «История искусств» училось не одно поколение, писал:

«Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют от волнения. У нее торжественные глаза. Есть что-то наглое и сладкое в ее лице с накрашенными губами и темными веками… Эта обаятельная женщина много знает о человеческой любви и любви чувственной».

Рискну повторить здесь рассказ моей матери, которая дружила с ней в молодости: «Первое впечатление — Боже мой, ведь она некрасива: большая голова, сутулится… Но она улыбнулась мне, все ее лицо вспыхнуло и озарилось, и я увидела перед собой красавицу — огромные ореховые глаза, чудесной формы рот, миндальные зубы… Вся она была какая-то бело-розовая. Ухоженные, маленькие руки, изящно обутые ножки. В ней была прелесть, притягивающая с первого взгляда. Она хотела нравиться всем — молодым, старым, мужчинам, женщинам, детям… И нравилась!»

«Что было в Лиле самым подкупающим, самым милым? — вспоминала писательница Рита Райт. — Не поступки, не слова — поступки бывали самые разные и слова тоже: то хорошие, ласковые, то неожиданно сердитые, обидные. Но Лиля никого не хотела обидеть нарочно. Она просто не могла заставить себя делать что-то против воли. Это в ней и обезоруживало. И ко всему, что с ней происходило в данную минуту, она относилась всерьез».

Детство

Она родилась в 1891 году в Москве, в еврейской семье. Отец ее Урий Каган был присяжным поверенным, работал юрисконсультом в австрийском посольстве, а также занимался «еврейским вопросом» — проблемами, связанными с правом жительства евреев в Москве. Мать Елена Юльевна была родом из Риги, окончила Московскую консерваторию по классу рояля. Отец увлекался Гете и назвал дочь в честь возлюбленной великого немецкого поэта — Лили Шенеман. А пять лет спустя родилась сестра Эльза. Дети получили блестящее воспитание, родители дали им хорошее образование, и с детства сестры говорили по-французски, по-немецки, играли на рояле.

«Как-то ранней весной я шла с дочерьми по Тверскому бульвару, — вспоминала Елена Юльевна — А нам навстречу ехал господин в роскошной шубе. Он остановил извозчика и воскликнул: «Боже, какие очаровательные создания! Я бы хотел видеть вас вместе с ними на моем спектакле. Приходите завтра к Большому театру и скажите, что вас пригласил Шаляпин». Мы воспользовались приглашением, и для нас были оставлены места в ложе. Вот такая была удивительная встреча».

Девочки обращали на себя внимание. У Лили были огромные глаза и ярко-рыжие волосы. Она была с норовом, самостоятельная, родители ее обожали. В гимназии преуспевала, особенно по математике, и сразу же не захотела быть «как все». Схватила ножницы и отрезала себе косы — к ужасу родителей. (А в старости наоборот — в 85 лет заплетала косу — к восторгу почитателей.) Наверно, это был еще неосознанный отказ смешаться с толпой, подсознательное неприятие стереотипа. Эльза же была красивая, белокурая, голубоглазая девочка, очень послушная и смирная. Обе ходили в гимназию на Покровке. Сестры любили друг друга всю жизнь, но старшая верховодила уже с детства.

В 1900 году они с мамой впервые попали в театр. На сестер большое впечатление произвела волшебница, которая поднимала палочку, говорила: «Кракс!» — и превращала детей то в кошку, то в елку. Этот трюк особенно понравился Лиле:

— Эльза, принеси мне яблоко из столовой.

— Пойди сама.

— Что?!

Лиля брала отвалившуюся завитушку от буфета, поднимала ее, подобно волшебнице, и Эльза понимала, что сейчас прозвучит: «Кракс!» — что она превратится в котенка, и — сломя голову бежала за яблоком.

— Эльза, закрой занавеску.