Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1

Я не увлекающийся человек, не одержимый… а жаль, я всегда думал, что я такой и хотел выглядеть таким, но нет… Я не могу сидеть и читать всю ночь, я обязательно буду думать: 8 часов я должен спать, я артист и должен отдохнуть перед репетицией и спектаклем, я должен быть в форме… 12 часов… я иду в постель… режим… — я слежу за собой, за распорядком дня, я думаю наперед, стало быть, я — рационалист и ничего случайного, непредвиденного со мной не произойдет, открытия исключены. Я не могу писать долго, ночью, между репетицией и спектаклем, я должен отдыхать. Для чего? Для сохранения энергии, которая на сцене перерабатывается в якобы талант… У меня все предусмотрено… Я не могу соскочить и побежать, я обязательно подумаю — далеко ли бежать, не устану ли я, не потеряю ли зря времени — и… теряю его. Я пишу, читаю, играю на балалайке, сижу с друзьями и т. д. — я все время смотрю на часы и подсчитываю минуты, выгадываю их для своего отдыха… А зачем он мне нужен, если я играю хуже и хуже.

Я не могу сидеть до 12.30, я должен лечь спать до 12, потому что врачами доказано — надо засыпать до 12, позднее засыпать гораздо труднее. «Война и мир» — это прекрасно, но я не могу жертвовать своим сном, лучше я прочитаю его за полгода в метро. Я не одержимый, не страстный человек, и мне жаль себя, потому что, заставь я себя ночь покорпеть над листом бумаги, и я бы преодолел земное притяжение, потому что «чувствую в себе силы необъятные». Или расплескалась моя энергия свыше меры, если меня так тянет постель?

Обед. С Кузькиным я еще намучаюсь — это точно. Пока ощущение такое, что все мешают. По дороге, в метро — все получается, начинаю читать — слышу, вру. Но не надо торопиться, затолмуживать текст, свежесть уйдет, тогда не сыграешь.

Кузькин пока не идет — Любимов мало доволен, если не сказать более — но я не отчаиваюсь пока, т. к внутри нахожу все чаще точность характера и интонации и т. д. Наружу пока выходит мало, но я не тороплюсь, расстраиваюсь, конечно, несколько зажат, снова по той же причине — когда не выходит, Любимов объясняет с такой интонацией, как будто «ты уж совсем дошел и ничего не получается, и не работаешь дома, и не увлекаешься», воспринимает как личное оскорбление, от того шоры появляются, нет спокойствия, а стремление сразу достичь результата и доказать состоятельность. Это в корне неверно. Доказывать никому ничего не надо, надо работать и создавать атмосферу, в которой легко ошибаться, «артист на репетиции имеет право быть бездарным» — заповедь М. Чехова.

А режиссеры, понуждающие к результату, не достойны актерского расстройства, так что не будем расстраиваться, а будем работать.

Хроника.

1. Были в гостях Анхель и Высоцкий с Люсей. Анхель читал сценарий, ночевал, сидели с ним до 6 утра, вспоминали курс, я ему рассказывал, что знал о ком.

2. «Запахи» лежат на столе. Думаю, сегодня даже начал кое-что писать. Плохо, но для начала, для черновой работы сойдет. Важно начать.

3. Собираюсь завтра отбыть в Ленинград. Жалко, на один день. Опять спешка и т. д.

Вчера было 16-ое. Репетиция по вводу Высоцкого, приехал дядя Саша, вечерние «Антимиры». Нет позорнее состояния, когда видишь пьяного артиста. Сева был пьян и нес такую околесицу в стихах невообразимой прозой. «Наделали… из Ленина независимые силуэт». Начал во множественном, закончил в единственном. В «Антимирах» залепил строчку из другого стиха. И помочь ничем нельзя, когда он пошел в пике, тут только жди результата окончательного, до чего он дойдет, договорится. Боже мой! Если бы такое произошло со мной, что бы я делал, наверное бросил бы театр и уехал в глушь, куда-нибудь, меня спасло, что я не сделал, в общем, ни одной накладки.

Всю ночь хотел встать и дочитать, проиграл ли Ростов Долохову 43 тысячи или уступил ему Соню. Сам стал придумывать за Л.Н., боже, что за книга!

Потом в горле и в мозгу стояло бесконечно: «Эх, раз, еще раз, еще много, много раз».

Думал о том, что мне нет особенной радости, если совсем ее нет, идти на репетиции Любимова, не знаешь, не умеешь пока — не питюкай, и Глаголин может быть режиссером и говорить подобные слова, а на деле — сам ничего произнести по-человечески не может, а потому задача режиссера — дать возможность, создать условия для раскрепощения артиста, вроде бы это он сам все делает, всего добивается — самовыявление.

Но в конце концов мне наплевать, я где-то сам стал успокаиваться, не успокаиваться от жира, а успокаиваться в том смысле, что мне это надо все равно будет играть — потому, не обращай внимания на крики-окрики — спокойно по курсу своего таланта и ощущения своей правды — не торопясь, полезное принимая — вперед к победе, к Государственной премии.

«Мне бы только выкроить 5 лет и я бы доказал все».

Обед. Как перед дуэлью, перед битвой — продумываю детали, вспоминаю прошлое, сопоставляю, готовлюсь тщательно. Что мне грозит и что предпринять в первую минуту, час, день? Я готовлюсь к важному и решительному событию, надо быть начеку, готовым ко всему. И боже мой, помоги мне выиграть сегодняшний бой. Я взял на себя эту ответственность где-то нарочно, чтоб проверить себя, свои силы испытать, упругость мослов.

На дуэль надо идти убивать, а не готовиться быть убитым — так и я, иду победить и пить за удачу потом, и не жаловаться на случайности, которые помешали. Я привожу в боевую готовность мои доспехи: ум, голос, тело, память, талант, лихость, легкость.

«Надо бы уснуть, чтобы потом рука не дрожала», — и я, как и он, не мог заснуть — в мозгу: «Эх, раз, еще раз», то же — посмотрим, увидим. Только бы не струсить в последний миг, тогда все, тогда пропал, может, сварить кофе, а зачем, чтоб тонус взвинтить, а не будет ли это наоборот? Вдруг сорвется голос, хочется закурить, а можно ли?

Я выиграл вчерашний бой. Нет, господа присяжные заседатели, вы меня рано похоронили, я в отличной форме, несмотря на все передряги и метели. Я отлично пел за Высоцкого[20], бросился головой в пропасть, и крылья распахнулись вовремя, а потому заработал ворох, кучу комплиментов, я горд за себя, я победил что-то в себе и вокруг и уверовал в свою судьбу. Вечером пили у нас с Колькой, и мне пришлось сказать ему, это бы все равно обнаружилось, что я одну гранату запустил и осталось 9. Вчера был такой день, когда одним штыком было не отделаться. Тысячу раз прав Долохов: «На дуэль надо идти убивать».

Совсем нет денег, доходился до того, что отлетала подошва у ботинка, других нет, купить не на что, а в общем, это меня давно не волнует. «Будет буря — мы поспорим».

Вечер.