Мусаел Кочарян - Поль Гольбах

Подобные утверждения совершенно необоснованны. Нельзя согласиться с отрицанием роли Гольбаха в развитии материализма, с принижением или недооценкой оригинальности его философских взглядов. Следует учитывать взаимное влияние Дидро и Гольбаха друг на друга, взаимную помощь в разработке ряда вопросов и совместные поиски аргументов в защиту материалистических принципов их философии.

Дело в том, что к моменту возвращения в Париж Гольбах не был уже новичком в вопросах философии. В семье Франциска Адама Де Гольбаха, как отмечается в последних публикациях о Гольбахе (см. 53 и 50), религия не была в почете, здесь царил дух свободомыслия. «Все располагало к тому, пишет Шарбоннель, — чтобы он (Поль Гольбах.— М. К.) очень рано проникся освободительными и антирелигиозными идеями: превосходное образование, окружение людей, скептически настроенных в отношении религии» (50, 67).

Известно, например, что Гольбах сразу же после своего приезда в Лейден устанавливает дружественные отношения и связи с прогрессивно настроенными студентами. Сохранились сведения о его продолжительной дружбе с некоторыми из них, например англичанами Марком Акенсайдом и Джеймсом Дудсуэллом. Последний позже стал одним из лидеров вигов и был известен своей приверженностью к материализму. Врач, философ и поэт, Акенсайд был учеником Локка, но тяготел к материализму Лукреция. В период учебы в Лейдене Акенсайд увлекался вопросами происхождения жизни и в 1744 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Происхождение и развитие зародыша». Именно в этот период Гольбах изучает произведения английских материалистов XVII—XVIII вв., в частности сочинения Бэкона, Гоббса, Локка и Толанда (см. 53, 28). Он проникся огромным уважением к философии Гоббса и Толанда и впоследствии перевел на французский язык произведения этих замечательных мыслителей Англии. Французские читатели получили возможность ознакомиться с «Письмами к Серене» Джона Толанда и книгой Гоббса «О человеке», которая до сих пор остается единственным переведенным на французский язык произведением этого выдающегося английского философа-материалиста.

К периоду пребывания в Лейдене следует отнести и знакомство Гольбаха с материалистическим учением Ламетри. Сочинения Ламетри «Естественная история души» и «Человек-машина» вышли в Лейдене: одно — в 1745 г., а второе — в 1747 г. Любознательный и жадный до философской литературы, Гольбах, естественно, не мог пройти мимо этих книг. Весьма вероятной представляется, особенно если учесть узость тогдашнего круга ученых людей, и возможность личной встречи и знакомства Гольбаха с Ламетри, проживавшим в 1746—1747 гг. в Лейдене.

Таким образом, причиной сближения между Дидро и Гольбахом были сходство интересов, образа мышления, обусловленное приверженностью обоих к материалистической философии, общая любовь и стремление к истине и добру, а не гольбаховский салон[4], как это обычно утверждают буржуазные историки.

В предуведомлении издателей к читателям II тома «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел», вышедшего в свет в 1751 г., Дидро писал: «Мы особенно многим обязаны одному лицу, родной язык которого немецкий и который является весьма сведущим в минералогии, металлургии и физике. Это лицо дало по этим различным отраслям удивительно большое количество статей, значительную часть которых вы уже найдете в этом втором томе... Этот ученый не ограничился тем, что оказал нам такую большую услугу. Он к тому же написал нам еще множество статей по другим предметам. Однако он потребовал от нас, чтобы его имя оставалось неизвестным. Это именно и помешало нам сообщить общественности имя этого философа-гражданина» (46, 2, 1; см. также 50, 22).

Этим философом-гражданином был Гольбах. В III томе «Энциклопедии», вышедшем в 1753 г., есть указание Дидро о том, что «г-н барон де Гольбах, который знакомит французов с лучшими немецкими авторами и пишет о химии, дал нам статьи, подписанные знаком (—)». (Цит. по: 53, 75.)

Писать и редактировать статьи для «Энциклопедии» Гольбах начал сразу же после того, как он обосновался в Париже и познакомился с Дидро на одном из представлений парижской оперы. Поводом к знакомству и сближению, по-видимому, послужила статья Гольбаха о современном ему состоянии французской оперы, где он подверг критике музыкальные вкусы аристократической публики. Точки зрения Дидро и Гольбаха по вопросам литературы и искусства совпадали. Они, например, выступили с одинаковыми замечаниями в адрес одноактной комической оперы Жан Жака Руссо «Деревенский колдун» (1752).

Широкие познания во многих областях науки и культуры и огромный популяризаторский талант Гольбаха ярко проявились в издании «Энциклопедии». Друзья и современники Гольбаха (Дидро, Руссо, Д’Аламбер, Гримм, Лагранж, Нэжон, Галиани, Мармонтель, Сюар, Морелле, Юм, Чезаре Беккариа, Пристли и др.) все без исключения отмечали, что он обладал энциклопедической ученостью, редким трудолюбием, самостоятельностью суждений и исключительной честностью.

Мейстер, секретарь Гримма и соредактор его «Корреспонденций» писал о Гольбахе: «Я не встречал человека более ученого и универсально образованного» (цит. по: 53, 473).

Морелле[5] говорил, что Гольбах был одним из самых образованных людей своего времени и владел многими языками: немецким, французским, английским, итальянским, греческим и латинским (см. 51,127). Гольбах никогда не был простым регистратором умных мыслей, высказываемых при нем выдающимися посетителями его салона. Мармонтель, описывая в своих мемуарах салон Гольбаха на улице Сен-Рош, отмечал: «Гольбах, который все читал и никогда ничего интересного не забывал, обильно уснащал свою беседу сокровищами своей памяти. В его салоне я, укрепляя свою душу, развивал, оплодотворял и расширял свою мысль и знания» (цит. по: 26, 72). А вот что говорил о Гольбахе историк и мемуарист того времени Ж. Гара: «Он поглощал все, что выходило из печати всех народов, и упускал из своей громадной памяти лишь то, что хотел забыть» (цит. по: 26, 72). Близкий друг и помощник Гольбаха Нэжон вспоминал о нем: «Каков бы ни был предмет его бесед,— разговаривал ли он с друзьями или совсем чужими людьми,— Гольбах с необычайной легкостью возбуждал среди своих слушателей энтузиазм к тому искусству или науке, о которых он говорил; и всякий, покидая его, жалел, что он не отдался той отрасли знания, о которой в тот день говорил хозяин салона; всякому после этого хотелось стать более просвещенным и образованным, всякий восхищался ясностью ума, справедливостью суждений и необычайной стройностью, с которой Гольбах излагал свои идеи. Его знали и уважали все ученые Европы. Иностранцы, которые имели какую-нибудь известность, мечтали быть принятыми в его общество» (цит. по: 53, 469).