Валентина Бердник-Сокоринська - Когда Олесь находился в политзаключении, я мыслью проникала к нему сквозь стены

— А книжки Олеся Бердника вы в то время читали?

— Взахлеб прочитала "Зоряний корсар", "Чашу Амрiти", но писателя в лицо не знала — его портрет никогда не печатали.

— И как же тайное стало явным?

— О, это необыкновенная история. Я случайно познакомилась с женщиной, которая давала мне читать книги, чрезвычайно редкие в те времена: "Живую Этику", например, "Тайную Доктрину" Блаватской. Однажды пригласила меня в гости и, пока мы пили чай, позвала: "Олесь, присоединяйся к нам". И тут из соседней комнаты вышел… мой "дед"! Как оказалось потом, моя знакомая была его женой. Расставшись как супруги, они не порвали дружеских отношений по сей день. Олесь приходил к ней, как и я — за книгами, и она пообещала познакомить его с "одной девушкой", то есть со мной. Убеждала: "Поверь, эта девушка будет тебе хорошей женой".

— Вы никогда не интересовались у Олеся Павловича, как он на вас отреагировал во время первой встречи?

— Как ни странно, про себя он сразу стал называть меня женой. Олесь признавался, что первым делом отметил: "Какие карие, блестящие глаза у моей жены!" В тот же вечер обнаружилось, что я не ем мяса, и он подумал: "Как хорошо, что моя жена — вегетарианка…" Через несколько лет меня спрашивали в КГБ: "Когда вы познакомились с Бердником?" Я отвечала: "19 февраля 1972 года". Они задавали следующий вопрос: "А когда вы начали с ним жить?" Я повторила: "19 февраля 1972 года". "Как, так сразу и начали?" — не скрывали своего удивления кагебисты. "Да, в ту же минуту, — дерзко отвечала я. — С Олесем Павловичем мы едины именно с того дня."

"Освободил мужа Евген Марчук"

— Когда Олеся арестовали, я пережила шок от этой несправедливости и три дня не могла двигаться, — продолжает моя собеседница. — С того момента начала чувствовать, каково в тюрьме моему мужу. Я знала, когда он начинал голодовку и когда из нее выходил. Пока он находился в заключении, я мыслью проникала к нему сквозь тюремные стены. Как только чувствовала, что Олесю плохо, сразу звонила Евгену Марчуку и просила, чтобы обратил на Олеся внимание. Однажды Евген Кириллович сказал мне: "Подавайте документы на пересмотр дела". Я поняла: если такой человек сделал намек, освобождение возможно. Вскоре умирает Брежнев, вслед за ним другие кремлевские "долгожители", в воздухе запахло переменами. Похоже, Евген Марчук симпатизировал Олесю как писателю — он ведь не мог, занимаясь его делом, не читать его книги… Через десять дней после смерти Андропова Олеся освободили. Он приехал домой в сопровождении Марчука. Тот, войдя в дом, поставил на стол большой чемодан с рукописями и сказал: "Здесь хватит работы на три научных института".

— Вы, наверное, ни разу в жизни по-настоящему не ссорились с мужем?

— Могли спорить из-за какой-то книги или выбирая в огороде место для арбузов (Олесь их очень любил). Детей мы не наказывали. Однажды я попыталась наказать сынишку, родившегося через год после освобождения Олеся, но муж на меня так посмотрел… Олесь ведь любил все на свете: облака, деревья, цветы, животных… Что говорить о детях?

— Многие, наверное, жалеют вас — такая непростая судьба… А вы сами?

— Судьбу свою любить надо, как собственного ребенка. Если она трудная, ее еще больше следует любить. Этим мы помогаем судьбе измениться. К тому же я считаю, что настоящая жизнь на Земле должна быть испытанием.

P.S. В день Троицы в дом к Бердникам по традиции приедут самые близкие друзья, чтобы сфотографироваться на память.

Олеся Павловича вывезут во двор и, если дождь не помешает, оставят там до поздней ночи — он любит рассматривать звездное небо… Собственно, он уже почти его житель.