Людмила Кунецкая - Крупская

Я уверен, Ксаверий Осипович, что Вы поймете грустное состояние моей души и по чувству человеческому не оставите без внимания просьбы, охотно примете на себя труд хлопотать о переводе меня в войска, стоящие в Казанской губернии (место моей родины). Быть может, перевести меня труд с Вашей стороны не малый, тем более что я не имею собственных средств на проезд такого дальнего пути, но все-таки надеюсь на исполнение просьбы моей.

С истинным почтением и совершеннейшей преданностью имею честь быть

К. Крупский

г. Кельце

ноября 12-го дня 1862-го года».

Командир полка поддержал рапорт, хотя мотивировка наивна, не содержит серьезного основания для перевода. Но командир знал настроения части офицеров в своем полку, понимал, что в случае выступления поляков они не будут слепо выполнять приказы и стрелять в восставших. Но рапорт опоздал, восстание началось.

Поручик Крупский, хотя и был вынужден участвовать в операциях, сочувственно относился к полякам, помогал бежать пленным.

Восстание было подавлено. Многие из знакомых поляков были высланы в Сибирь. Теперь начальство косо смотрело на польские знакомства офицеров. Зато их усиленно зазывали на свои балы русские помещики, жившие в губернии. Одним из самых хлебосольных был помещик Русанов. К нему привез Константина Игнатьевича товарищ, прослышав, что там будут все окрестные невесты — польские и русские.

Здесь-то Константин Игнатьевич и познакомился с Елизаветой Васильевной Тистровой, гувернанткой в семье Русанова. Полюбив друг друга с первой встречи, молодые люди вскоре поженились.

Слушая впоследствии рассказы Елизаветы Васильевны о ее детстве и юности, Константин Игнатьевич поражался сходности их судьбы. В раннем возрасте она осталась круглой сиротой. Когда ей исполнилось девять лет, вместе с сестрой Ольгой ее определили в Павловский военно-сиротский институт благородных девиц, находившийся в Петербурге, где она пробыла восемь лет. Этот институт мало отличался по своему режиму от кадетского корпуса, в котором учился Константин Игнатьевич. Лишь фехтование и строевую подготовку заменяли уроки домоводства и рукоделия. Ее дочь вспоминала впоследствии: «Очень хорошая ученица, она имела пониженный балл за поведение, но зато была любимицей класса. Стащить форшмак у классной дамы и накормить им голодных подруг, устроить бомбардировку двери Мочалки (начальницы), не моргнув, выдержать крики и выговоры классной дамы-немки, не отвечать урока, потому что другие девочки не выучили его, взять на себя вину других — на это она была первой мастерицей».

Елизавета Васильевна обладала прекрасным сильным голосом, и отдушиной в серой институтской жизни были уроки пения.

Елизавета Васильевна окончила институт в 1858 году, получила аттестат зрелости и звание домашней учительницы, однако найти работу оказалось не так-то просто, не было хорошего постоянного места, а отдельные уроки, отнимая много сил и времени, не давали прочного заработка. Поэтому, не колеблясь, Елизавета Васильевна приняла приглашение богатого виленского помещика Русанова — приехать в Польшу, в его имение, воспитывать троих детей.

Первое время все шло хорошо, ее полюбили дети, хозяева держались внешне на равной ноге с гувернанткой «из благородных». Постепенно она узнала и другую сторону жизни помещичьей семьи. Здесь, как и в тысячах других имений, пороли крепостных, измывались над ними. Через много лет, рассказывая маленькой Наде об этом периоде своей жизни, Елизавета Васильевна говорила: «Какое это было зверье — помещики».

В 1867 году в Петербурге открылась Военно-юридическая академия. Братья Крупские одними из первых подали туда заявления и были зачислены на первый курс. Константин Игнатьевич и Елизавета Васильевна первое время жили у ее родственников на Офицерской улице (ныне ул. Декабристов), недалеко от академии, которая находилась на набережной реки Мойки. 26 февраля 1869 года у них родилась дочь, которую назвали Надеждой.

ДЕТСТВО

Все годы учебы в академии Константин Игнатьевич был связан с передовыми русскими офицерами и членами народнической организации «Земля и воля». Об этом не могло не знать командование академии, возможно, поэтому начальник ее, убежденный реакционер и монархист, дал Константину Игнатьевичу по окончании курса диплом 2-го разряда, что автоматически лишало Крупского возможности быть военным юристом.

Ему предложили административную должность — начальника уезда в Гроеце (Польша). Но и здесь Константин Игнатьевич повел себя не так, как положено добропорядочному чиновнику. Он построил в Гроеце больницу для бедных, где лечили бесплатно. По его приказу огородили польское кладбище, куда раньше гоняли свиней, он запрещал всякие издевательства над евреями.

Продолжались и его связи с I Интернационалом. В 1872 году Константин Игнатьевич получил постановление конференции I Интернационала о статистической переписи сельскохозяйственных рабочих. Пользуясь служебным положением, он провел обследование в своем уезде. Эта деятельность начальника уезда не понравилась помещикам-латифундистам, так как, вскрывая систему эксплуатации наемного труда в сельском хозяйстве, задевала их интересы. В Варшаву и Петербург полетели жалобы и доносы. Константин Игнатьевич был уволен по 3-му пункту (без объяснения причин) и отдан под суд.

Дело разбирала Варшавская судебная палата. Было предъявлено 22 обвинения — 21 пункт отпал (среди обвинений было — знание польского языка, умение танцевать мазурку, отсутствие иллюминации в канцелярии в день именин императора и т. д.), но за проведение статистического обследования губернии, что было расценено как превышение власти, Константин Игнатьевич был лишен права занимать административные должности, все судебные издержки возложили на него. Он подал апелляцию в Сенат, однако Сенат не спешил разбирать дело. Начались мытарства в поисках работы у частных лиц. Для уплаты судебных издержек пришлось распродать все, что имели.

Три благополучных года в Гроеце кончились. Крупские переехали в Варшаву и поселились в квартале бедноты. «Когда мне было пять лет, мы жили в Варшаве и очень бедствовали, жили в чужих квартирах, — вспоминала Надежда Константиновна. — Я помню сценку. Какая-то черная лестница, по которой мы поднимаемся с мамой, чтобы посмотреть новую квартиру, куда мы должны были перебраться в тот же день. Но когда мать открыла дверь, оказалось, что старые жильцы еще не выехали. Это были портные; в большой комнате они сидели на столах, поджавши ноги, что-то шили, и рядом с одним из них лежали большие ножницы». Во дворах бегали детишки разных национальностей. «…Я играла во дворе с ребятами — польскими, еврейскими, татарскими. Мы очень дружно играли, нам было очень весело. Мы угощали друг друга чем могли».