Лев Разумовский - Памяти Володи Татаровича

Наше единственное окошко пришлось намертво забить досками, так как к нам постоянно залезала всякая шпана. Но еще больше шпаны мы боялись старушек-богомолок, сотнями бродивших по кладбищу после служб в действующем Троицком соборе.

«Если заглянут как-нибудь в окно старушки и увидят у нас в алтаре голую натурщицу, — сказал Юлик, — снесут часовню вместе с нами, а нас передадут по конвейеру куда-нибудь…»

Перспектива старушечьего конвейера нам не нравилась. Натурщицы действительно часто нас посещали, удивляя экзотическими именами: Лера, Лора, Жанна, Нонна и Рэмма.

Кроме богомолок и натурщиц кладбище посещало довольно много людей, навещавших могилы давно умерших родственников или известных горожан. Особой популярностью посетителей пользовалась могила знаменитой в свое время исполнительницы старинных русских и цыганских романсов Анастасии Вяльцевой.

Нашими соседями за стеной были мраморщики: Ренальд Робачевский, Володя Исаев, Коля Болотский и Толик Иванов. В дальнейшем к ним присоединились Гена Бураков, Валя Лаптев и подсобник Виктор Егоров — огромный, бородатый, устрашающего вида мужик, молчаливый, замкнутый и со странностями. Например, он коллекционировал ключи. Его коллекция состояла из нескольких сотен разнообразных ключей, тесно, один к одному нанизанных на два полуметровых проволочных кольца. Я подарил ему несколько старых ключей из дома. Он был очень доволен.

Это был человек фантастической судьбы, о нем ходили легенды. Военное детство он беспризорничал где-то в Ленинградской области. Вместе с другими ребятами собирал везде винтовки, гранаты, пистолеты. Ремонтировал, чистил, смазывал, пробовал — патронов было навалом. Местные жители пожаловались в милицию. Ребята ходят с оружием, постреливают. Милиция устроила облаву. Витька отстреливался до последнего патрона. Потом был взят и направлен в колонию для несовершеннолетних преступников, откуда через полгода бежал. Скитался, бродяжничал, воровал. Когда его застукали второй раз, он бешено отбивался и откусил милиционеру палец. На этот раз он просидел положенный срок, где-то скитался, работал разнорабочим, потом судьба закинула его к нам.

Мраморщики взяли его подсобником и ценили за добросовестность, безотказность, огромную физическую силу и за… идеи.

Рядом с часовней находился старый монастырский пруд, весь заросший ряской, грязный и вонючий. Был он неширок, но длинен — перерезал все кладбище, и мраморщикам приходилось каждый день обходить его, чтобы попасть в подсобный сарай на другом берегу.

Не знаю, кому пришла в голову шуточная идея: вот если бы мост! Но Виктор воспринял это всерьез и, никому ничего не говоря, на другой же день принялся возводить мост через пруд — мы его обнаружили по пояс в черной воде, вколачивающим деревянные сваи в илистое дно. Никакие шутки, остроты, увещевания он не принимал, а продолжал молча, упорно, одержимо свое дело, стоя сначала по пояс, а потом по горло в воде.

В это время как раз рядом с нами заканчивалось строительство моста Александра Невского, и мы поспорили, чей мост будет построен первым. Витька наши споры слышал, завелся и поднажал. Говорят, он работал даже по ночам, но вышел победителем — Витькин деревянный мост с одной перилиной вступил в строй и эксплуатацию первым. Мы торжественно протопали пятнадцать шагов на другой берег и поздравили Витьку с трудовой победой.

Свою победу над Ленмостостроем он отпраздновал по-своему: напился до бесчувствия и заночевал на могильной плите, где и был обнаружен на другой день утром. Плиту покрывал иней, так как дело было в ноябре. Когда его разбудили, он сел, протер глаза и молча пошел рубить гранит.

В другой раз он проявил себя как личность по-иному. Вместе с другим гранитчиком Осипом он купил мотоцикл на двоих. Научились водить. Получили права. После этого Осип стал ежедневно гонять на мотоцикле, а Виктор терпеливо ждал своей очереди. Каждый раз у Осипа оказывались уважительные причины или абсолютная необходимость подержать мотоцикл еще два-три-четыре дня.

Виктор ждал.

Прошло два месяца. Виктор потребовал мотоцикл. Пригрозил. Угроза подействовала, связываться с ним было опасно. Осип привез мотоцикл, который Витька тут же разрубил топором на две части, коротко объяснив обалдевшему Осипу: «Пополам — так пополам».

Кончил он трагически. В пьяной драке убил какого-то уголовника, своего бывшего сосидельника, и в 1978 году был расстрелян.

Скульптор Леша Далиненко, Володин друг, отличался богатырским здоровьем, буйным бесшабашным нравом и какой-то удивительной бездумной решительностью и поспешностью в поступках. Зимой идешь в мастерскую, ежишься от холода, подняв воротник, а в тебя летят снежки. На лестнице стоит развеселый Лешка в одной ковбойке, ворот распахнут на могучей голой груди, и лупит тебя снежками. Или убегай, или берись за снежок, а этого-то ему и надо, он обожал веселую возню, борьбу, а напившись, быстро пускал в ход свои здоровенные кулаки.

В работе Лешу преследовал какой-то рок. Когда он начинал лепить портрет какого-нибудь политического деятеля, тот волею судеб переставал быть политическим деятелем. Портрет вместе с гонораром летел в бочку с глиной. Так было с портретом Берии, потом с Ворошиловым. Когда Леша с Володей начали портрет Хрущева, ребята шутили, предупреждали: не делайте, что-нибудь да будет! И ведь как в воду глядели — «что-нибудь» произошло…

Рассказывали, что их первая встреча с Володей во Дворце пионеров закончилась дракой. Поспорили, чья стека[1]. Оба горячие, задиристые, упрямые. Подрались, помирились и подружились на всю жизнь.

Лешина жизнь оказалась короткой.

Ведущая черта его характера — принимать неожиданное решение и немедленно приводить его в исполнение — и сгубила его в недобрый час. А проявлялась она в мелочах, в мальчишестве, на которое никто не обращал внимания. «Лешка чудит» — это было нормой. Так, например, однажды летом, сидя в компании на берегу пруда около мастерской, он предложил искупаться. Все решили, что это шутка — кто же полезет в такой вонючий, весь в ряске, пруд, заваленный старыми сгнившими крестами и обломками памятников, — но Лешка нахмурился, встал, быстро сбросил с себя одежду и через секунду уже плавал в коричневой жиже, разгребая палки и тину, к изумлению и потехе всей честной компании.

В другой раз, находясь в мастерской во время работы, он услышал по радио передачу, посвященную борьбе за освобождение Хосе Марти. Не успела закончиться передача, как он стремглав скатился с лесов (тогда их бригада делала памятник Бредову для Мурманска) и куда-то убежал. Через полчаса вернулся с конвертом и сразу сел писать письмо в ЦК в защиту Хосе Марти. Написал и опять бегом к ящику.