Александр Гусев - Евгений Нестеренко

Слово — верный союзник Нестеренко. Он всегда уделяет особое внимание дикции, и поэтому даже в самых трудных в техническом плане местах исполняемый им текст обычно ясен и понятен.

Подобно подавляющему большинству оперных певцов, Нестеренко не получил какого-либо специального актерского образования, ограничившись лишь оперным классом консерватории. Однако богатая природная одаренность, способность к перевоплощению, наблюдательность, активная творческая работа с крупными режиссерами (прежде всего с Б. Покровским) позволили ему достичь высот и в этой области.

«Фауст».

Достоинства Евгения Нестеренко счастливо дополняют превосходные внешние данные: высокий рост, статная осанка, красивое лицо, прекрасно поддающееся гриму. И конечно, большое сценическое обаяние — важнейшее, по мнению К. С. Станиславского, качество всякого артиста.

Эти составные части творческого комплекса Нестеренко существуют не сами по себе, но слиты в единое неразрывное целое. Все средства могучего арсенала выразительных средств он подчиняет одной главной цели — раскрытию музыкального образа. В его исполнении все продумано до мелочей, нет ничего лишнего, случайного. Любая работа Нестеренко обнаруживает выверенный баланс рационального и эмоционального начал. Ясность, логичность, выявление характерных черт произведения неизменно отличают его исполнение. Но при этом все «пропущено» через сердце; все прочувствовано и пережито. Его интонации, движения живы, естественны, выразительны; каждая нота, каждое слово согреты внутренним теплом. Эта эмоциональная наполненность и одухотворенность помогают Нестеренко легко устанавливать контакт с любой аудиторией, какую бы сложную для восприятия музыку он ни исполнял.

За годы работы в Большом театре Нестеренко спел практически весь основной басовый репертуар и даже часть баритонального. К названным уже партиям прибавилось здесь много новых: Руслан, Игорь, Собакин («Царская невеста» Римского-Корсакова), Ланчотто Малатеста («Франческа да Римини» Рахманинова), Филипп II («Дон Карлос» Верди), Кутузов («Война и мир» Прокофьева) и другие. Каждая из них привлекла пристальное внимание как зрителей, так и критиков. Каждая заслуживает особого разговора. Остановимся на некоторых из его лучших творений.

Как уже говорилось, Нестеренко впервые появился на сцене Большого театра в образе Кончака. Эта партия давно стала одной из «коронных» в его репертуаре, но выступления в спектаклях Большого театра потребовали некоторого пересмотра трактовки образа. Меньше стал акцент на стихию половецкой степи. Рельефные мускулы обнаженных рук и необузданные движения восточного деспота уступили место мягкой, гибкой пластике барса. Кончак стал собранней, хитрей и коварней; первобытная дикость причудливо сочетается в нем с интеллектом и тонкостью дипломата. Голос певца звучит мощно и упруго, тембр темнеет, незаметно меняется даже дикция: согласные становятся протяжнее и раскатистее. Неукротимой силой веет от такого владыки степей.

«Русалка».

Эта работа, ставшая наибольшей удачей «домосковского» периода творчества Нестеренко, казалось, предполагала, что наиболее плодотворных результатов от певца надо ждать в партиях центрального и даже низкого баса — Досифея, Гремина, Сусанина. Тем неожиданней был ослепительный успех его Руслана в новой постановке глинкинской оперы в 1972 году. Нестеренко стал подлинным создателем этого образа. Не статичным былинным богатырем предстал перед зрителями его Руслан, а живым человеком, полным сил, мужающим в борьбе и лишь к концу спектакля становящимся настоящим героем. В его Руслане особенно пленяет гармония музыкального и сценического образов, которая характерна, впрочем, для всего творчества певца. Видимое глазом только усиливает музыкальное впечатление. Внутреннее состояние героя отражается также и в тембре. Здесь у Нестеренко более округлая, более плавная линия звуковедения: сама музыка Глинки требует такого виолончельного звука.

В работе над Русланом певец впервые встретился с выдающимся режиссером Борисом Александровичем Покровским, и эта встреча была радостной для обоих. Режиссер-новатор нашел в лице Нестеренко прекрасного единомышленника. Несколько лет назад, выступая на творческом вечере Нестеренко, Покровский говорил:

«Сейчас уже во всех рецензиях, во всех обсуждениях, во всех инстанциях официально признано, что это его художественное открытие. Шутка сказать — открытие в образе Руслана! В образе, который существует уже очень много лет; уже создалась как будто исполнительская традиция. В исполнении этой роли принимали участие самые знаменитые басы Большого и Мариинского театров, включая самого Шаляпина! И тем не менее подлинное открытие этого образа было сделано сейчас Нестеренко».

Сразу же после Руслана Нестеренко был увлечен мечтой о Князе Игоре. Эта партия, в отличие от Руслана, не имеет прочных традиций исполнения басами; вряд ли в прошлом случалось, чтобы один и тот же певец воплощал на оперной сцене столь диаметрально противоположные образы, как Игорь и Кончак. Но, конечно, артиста прельщало не столько преодоление технических трудностей, сколько возможность прочесть образ по-новому.

Воодушевленный успехом Руслана, Евгений Нестеренко мечтал «оживить» Игоря, снять с него налет оперной ходульности. С присущей ему настойчивостью и скрупулезностью он взялся за изучение рукописей и материалов по истории создания оперы. Как раз в это время в Большом театре в ходе подготовки к гастролям в Италии осуществлялась постановочная редакция оперы. Актерское видение роли певцом удивительно совпало с режиссерским замыслом Покровского. Оба они убеждены, что зерно образа лежит в раскаянии Игоря и в осознании им своей вины перед Родиной, перед народом. В соответствии с этим, например, певец в знаменитой арии избегает традиционного замедления на словах «О дайте, дайте мне свободу!» — у него это истошный крик отчаяния, стон боли и страдания. Необычно звучит и обращение к Ярославне: «Ты одна, голубка-лада…» — как последняя надежда, как горячая мольба понять и простить.

«Франческа да Римини».

Долго готовился Нестеренко к одной из вершин басового репертуара — партии Бориса Годунова. Верный своим творческим принципам, он досконально изучил исторические источники, глубоко проник в замысел автора, проанализировал все имеющиеся редакции произведения. Работать над этой партией он начал еще в Кировском театре, потом эпизодически пел на гастролях и, наконец, выступил в спектакле Большого театра. Но и после московского дебюта работа над образом не окончилась. От спектакля к спектаклю артист ищет новые краски. В роли Бориса Годунова в полной мере проявляется свойственный Нестеренко отказ от излишней аффектации и мелодраматического нажима. Он именно поет партию Бориса от начала и до конца, нигде не переходит на «говорок» и не пользуется «душераздирающими» криками и рыданиями. Сценический рисунок роли также очень строг: никаких внешних эффектов, рассчитанных на легкий успех у зрителя. Все сосредоточено на глубоком раскрытии внутренней трагедии «преступного царя». Артист создает образ царя величавого и благородного, пекущегося о благе государства и стремящегося к примирению с народом, но роковым образом не находящего к нему путей.