Анна Оленина - Дневник

  7 Juillet 1828. (<Суббота> 7 июля 1828)

  Тетушка уехала более недели12, я с ней простилась и могу сказать, что мне было очень грустно. Она, обещая быть на моей свадьбе, с таким выразительным взглядом это сказала, что я очень, очень желаю знать, об чем она тогда думала. Ежели брат ея за меня посватывается, возвратясь из Турции13 <Рукою А. Ф. Оом:14> Дай Бог, чтоб он вздумал это сделать! А:Оом.], что сделаю я? Думаю, что выду за него. Буду ли щастлива, Бог весть. Но сумневаюсь. Перейдя пределы отцовскаго дома, я оставляю большую часть шастья за собой. Муж, будь он ангел, не заменит мне все, что я оставлю. Буду ли я любить своего мужа? Да, потому что пред престолом Божьим я поклянусь любить его и повиноваться ему. По страсти ли я выду? НЕТ, потому что 29 марта я сердце схоронила и навеки. Никогда не будет во мне девственной любови и, ежели выду замуж, то будет супружественная. И так как супружество есть вещь прозаическая без всякаго идеализма, то и заменит разсудок иповиновение несносной власти ту пылкость воображения и то презрение, которыми плачу я теперь за всю гордость мущин и за мнимое их преимущество над нами. Бедные твари, как вы ослеплены! Вы воображаете, что управляете нами, а мы... не говоря ни слова, водим вас по своей власти: наша ткань, которою вы следуете, тонка и для гордых глаз ваших неприметна, но она существует и окружает вас. Коль оборвете с одной стороны, что мешает окружить вас с другой. Презирая нас, вы презираете самих себя, потому что презираете которым повинуетесь. И как сравнить скромное наше управление вами с вашим гордым надменным уверением, что вы одни повелеваете нами. Ум женщины слаб, говорите вы? Пусть так, но разсудок ея сильнее. Да ежели на то и пошло, то отложа повиновение в сторону, отчего не признаться, что ум женщины так же пространен, как и ваш, но что слабость телеснаго сложения не дозволяет ей выказывать его. Да что ж за слава быть сильным, вить и медведь людей ломает, зато пчела мед дает.

  Я уже писала к тетушке, и вот послание, которое сочинила ей.

  Искавши в мире идеала

  И не нашед его,

  Анета щастия искала

  В средине сердца своего.

  Все в 20 лет ей надоело:

  Веселье, балы и пиры.

  Младое шастье улетело,

  И Юности прекрасные дары

  Как призрак милой исчезают

  И скоро, скоро пропадают.

  Еще 5 лет Анета прожила,

  Настали годы и разсудка,

  Почти и молодость прошла,

  Ведь 25 -- не шутка.

  Уж образ милой, молодой

  Все понемножку изчезает,

  Супруг не идеальной, а простой

  Его все понемногу заменяет.

  Не Аполлон уж Бельведерской,

  Не Феба дивный ученик.

  А просто барин Новоржевской:

  Супругу 40 лет, да с ними и парик.

  И правда, Грации забыли

  Его при колыбели посетить,

  Умом и ловкостью забыли наделить,

  Зато именьем наградили.

  (нрзб) в мир глупцом

  Представлен был своим отцом.

  Но он ухаживал усердно,

  Вздыхал, потел, кряхтел.

  Душ 1000 щитал наверно,

  Чуть в мир поэзии не залетел,

  Чтоб лучше нравиться любезной.

  Что ж оставалось сделать бедной?

  Она с рукой разсудок отдала.

  А сердце? Бросила с досады,

  И ум хозяйством заняла,

  Уехавши в его посады.

  И так она принуждена забыть

  То love, d'aimer, amar *, любить,

  Заняться просто садом,

  Садить капусту "рядом",

  Разходы дома проходить

  И птичной двор свой разводить.

   (* любить -- англ., франц., исп.)

   * * *

  Вы щастие в супружестве нашли,

  Вы любите и обожаемы супругом,

  Пять лет шастливо протекли,

  Он заменил вам все, и другом

  Вы называете его.

  И так Вы посудите сами,

  В сравненьи щастья своего

  Анета наравне ли с вами?

  Другие, писанные вчера в минуту горести.

  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  В утеху оставалось горе,

  И часто, сидя у скалы,

  Глядела пристально на море

  И погружалася в мечты.

  Любовь давно я позабыла,

  И Дружба милая одна

  Меня за слезы наградила

  И заменила многое она.

  Но тайны сердца забывать

  Не пособила,

  И горе весело переживать

  Не научила.

  С летами, знаю, все пройдет.

  Пройдет и время наслажденья,

  Остаток жизни протечет

  В спокойствии и в покоенье,

  Но молодость свое возьмет:

  Любовь и горести земные.

  А старость гробу принесет

  Надежду, упования иные.

  И камень хладной гробовой

  Покроет прах нещастной,

  И за могилой... неземной

  Откроет век прекрасной.

  <Вторник> 17 Июля <1828>

  Я лениво пишу в Журнале, а, право, так много имею вещей сказать, что и стыдно пренебрегать ими: они касаются может быть до щастия жизни моей. Нещастной случай заставил нас поехать в город, а именно смерть Алек<сандра> Ива<новича> Ермолаева15, он умер, прохворавши несколько времени. Отец в нем много потерял. Но что же делать, воля Божия видна во всем, надобно покориться ей без ропота, ежели можно.

  В тот день, как возвращались мы из города, разговорилась я после обеда с Ив<аном> Анд<реевичем> Крыловым16 об наших делах. Он вообразил себе, что Двор скружил мне голову, и что я пренебрегала бы хорошими партиями, думая вытти за какого-нибудь генерала: в доказательство, что не простираю так далеко своих видов, назвала я ему двух людей, за которых бы вышла, хотя и не влюблена в них. Меендорфа17 и Киселева18. При имени последняго он изумился. "Да, -- повторила я, -- и думаю, что они не такие большие партии, и уверена, что вы не пожелаете, чтоб я вышла за Краевскаго19 или за Пушкина. -- Боже избави, -- сказал он, -- но я желал бы, чтоб вы вышли за Киселева и, ежели хотите знать, то он сам того желал, но он и сестра говорили, что нечего ему соваться, когда Пушкин того ж желает". Я всегда думала, что Вар<вара> Д<митриевна> того же хотела, но не думала, чтоб они скрыли от меня эту тайну.

  Жаль, очень жаль, что не знала я этаго, а то бы поведение мое было иначе. Но хотя я и думала иногда, что Киселев любит меня, но не была довольно горда, чтоб то полагать наверное. Но может быть все к лучшему, Бог решит судьбу мою. Но я сама вижу, что мне пора замуж, я много стою родителям, да и немного надоела им: пора, пора мне со двора. Хотя и то будет ужасно. Оставя дом, где была щастлива столько времени, я вхожу в ужасное достоинство Жены! Кто может узнать судьбу свою, кто сказать, выходя замуж даже по страсти: я уверена, что буду щастлива. Обязанность жены так велика, она требует столько abnegation de lui-meme (самоотречения), столько нежности, столько снисходительности и столько слез и горя. Как часто придется мне вздыхать об том, кто пред престолом Всевышняго получил мою клятву повиновения и любви... Как часто, увлекаем пылкими страстями молодости, будет он забывать свои обязанности! Как часто будет любить других, а не меня... Но я преступлю ль законы долга, буду ли пренебрегать мужем? НЕТ, никогда. Смерть есть благо, которое спасает от горя: жизнь не век, и хоть она будет несносна, я знаю, что после нее есть другой мир, мир блаженства. Для него и для долга моего перенесу все нещастия жизни, даже презрение мужа. Боже великой, спаси меня!