Сергей Кисин - Деникин. Единая и неделимая

В Крым попали чуть более 30 тысяч добровольцев, кубанцев и донцов. Пятая часть тех, кто шел в поход на Белокаменную.

Суда отваливали от причалов один за другим. Английская эскадра вице-адмирала Мичела Калм-Сеймура прикрывала эвакуацию. Линкор «Император Индии», крейсер «Калипсо» и французский крейсер «Вальдек Руссо» из-за молов непрерывно палили по северной дороге на Новороссийск, пытаясь сдержать входящие красные войска.

В Цемесской бухте плавно крейсировал только русский эсминец «Капитан Сакен». Последний из военных кораблей. Его командир капитан 2-го ранга Алексей Остолопов увлеченно рассказывал начальнику штаба главнокомандующего генерал-лейтенанту Ивану Романовскому о происхождении названия эсминца.

— Представляете, Ваше Превосходительство, 40-весельная дубель-шлюпка № 2 кавторанга Рейнгольда Сакена, ха-ха, мы в одном чине, да и возраста Христа был немец-перец-колбаса-кислая капуста немногим младше меня. 20 мая 1788 года вблизи устья Буга неподалеку от Кинбурнской косы нарвался на эскадру турецких галер капудан-паши Эски-Гуссейна при 30 вымпелах. Это с его то восемью пушчонками. Дубелю бы ноги уносить при таком раскладе, да четыре галеры подрезали Сакену нос и пошли на абордаж. Кавторанг решил Андреевский флаг перед турком не спускать, как Петр Великий велел, отправил в лодку десятерых своих матросов, рассыпал порох по палубе, и как только турки кинулись на палубу, сунул свечку в крюйт-камеру — четыре галеры с дубелем в щепки.

Генерал вполуха слушал болтовню своего старого знакомого по Ледяному походу. При последних словах вскинул на капитана тревожный взгляд:

— А вы, Алексей Алексеевич, могли бы так — в щепки, чтобы не сдаваться?

Тот нервно закурил и облокотился на фальшборт:

— Время сейчас другое. Адмирал Рожественский при Цусиме флаг спустил. Да и там, — он показал на воющую толпу военных и гражданских в порту, — самоубийц вроде бы уже не осталось…

— А вы знаете, — вдруг добавил он, — Остолоповы ведь свой род ведут от самого Емельки Пугачева…

Романовский лишь горестно пожал плечами. Его увозит от бунтарей-разрушителей потомок бунтаря-кровопийцы. Как же в истории все переплетено.

Эсминец проходил мимо северного мола. На молу стоял офицер и что-то кричал проплывающим мимо, отчаянно махая руками. Потом плюнул, рванул с себя шинель, кинулся в ледяную воду и погреб саженками к эсминцу. Остолопов кинулся к вахтенному офицеру. Срочно скомандовали «стоп-машина», спустили шлюпку, подняли синего до обморока пловца на борт. Тот слова не мог вымолвить, зубами стучал, заглушая двигатели эсминца. Да и что спрашивать, все было и так понятно. Остолопов приказал дать спирту и унести в трюм розовеющего страдальца.

«Капитан Сакен» вышел из Цемесской бухты. В открытом море качалась на волнах брошенная огромная баржа, битком набитая коченеющими на свежем ветру людьми. Какой-то пароход ее, видимо, не вытянул машинами и обрубил швартовы, чтоб самому не запороть машины. На что они рассчитывали?

Эсминец взял баржу на буксир и отвел к «Императору Индии». Англичане с удивлением приняли швартовы, такого подарка от экстравагантных русских они не ожидали. Боевой дредноут, швыряющий шестидюймовыми «чемоданами» по наступающим красным, в качестве тяглового битюга — флот Его Величества такого реприманда еще никто не подносил. Однако вице-адмирал Калм-Сеймур был настоящий моряк, без предрассудков. Он и так загрузил на свои суда людей больше, чем мог себе позволить разумный флотоводец. Полноте, сейчас не до сантиментов Гранд Флита.

Вдруг Романовский отметил, что какой-то русский эсминец нарушил кильватерный строй и срочно возвращается в бухту. Сблизились. Эсминец «Пылкий» кавторанга Александра Кублицкого. В рупор прокричал, что находящийся на эсминце командир «цветного» 1-го армейского корпуса генерал-лейтенант Александр Кутепов узнал, что в Новороссийске остался 3-й Дроздовский полк, прикрывавший эвакуацию (первые два полка дивизии «дроздов» с гробами генерала Михаила Дроздовского и полковника Вячеслава Туцевича, чтоб не оставлять своих кумиров на поругание красным, уже эвакуировались на транспорте «Екатеринодар». С ними и запасной батальон, состоявший сплошь из пленных красноармейцев, пожелавших служить Белому делу). Начдив полковник Антон Туркул на шлюпке примчался к Кутепову на «Пылкий» и умолял его забрать офицерский 3-й полк.

«Дрозды» только что оторвались от красных и, сохраняя строй, подошли в опустевший порт. «Цветным» офицерам на пощаду от красных рассчитывать не приходилось. Кутепов сунул наган в нос кавторангу: «Разворачивай корыто!».

«Пылкий» на всех парах ворвался в бухту и с ходу начал палить из своих 102-мм орудий, поставив заградительный огонь перед наседавшими симбирскими стрелками. В канонаду включились пулеметы «дроздов». Успели. Несколько сотен офицеров в малиновых погонах с черно-белым кантом попрыгали на низкий борт эсминца даже без швартовых, погрузив его в воду по самые борта (часть потом забрал крейсер «Вальдек Руссо»). Корабли уходили, оставленный Новороссийск заволокло утренним туманом.

За этой эпопеей с мостика «Капитана Сакена» безмолвно наблюдал сгорбленный человек в шинели генерал-лейтенанта с окладистой бородкой и красными, воспаленными после бессонной ночи на эсминце глазами. В свои 47 лет главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР) генерал-лейтенант Антон Деникин выглядел уже как глубокий, разбитый жизнью старик. Его «единая и неделимая» Россия оставалась за бортом. За последние три года он второй раз переживал «крушение армии и власти». Только теперь уже ЕГО армии и ЕГО власти.

НИЖНИЙ ЧИН

О родословной Деникиных как-то говорить не приходится. В Бархатной книге и Готском альманахе они не отмечены. Скорее, отметились упорным трудом на пашне земной да на ниве солдатской. О предках своих будущий глава Белого движения слыхом не слыхивал. Деда вовсе не знал, отца помнил с трудом. Знал, что его отец, Иван Ефимович Деникин, родом из крепостных, родился 26 сентября 1807 года в деревне Ореховка Саратовской губернии.

Иван Деникин был третьим ребенком в семье (старшие — брат и сестра). Вряд ли семья была столь уж образцовой, никаких теплых слов о родных от отца будущий генерал не слыхал. В 20 лет Иван женился на своей соседке Марии Осиповне, которую не любил, да и она платила парню той же монетой. Его отец и мать умерли, не дождавшись внуков, старшие брат и сестра быстро покинули отчий дом. Неудивительно, что помещик посчитал, что 27-летний бездетный Иван — куда лучший кандидат в рекруты, чем многосемейные крестьяне. Двадцать пять лет в этом возрасте ломать солдатский хлеб — это фактически пожизненная каторга. Если, конечно, многочисленные войны середины XIX века не пресекут жизнь бобыля в погонах.