Георгий Адамович - Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965)

Оказалось, что автор этот – Маковский, который, явившись к Водову [11], на него накричал, а Водов набросился на Померанцева и, кажется, хочет его выгнать. Неточка [12] мне срочно пишет, чтобы я Пом<еранце>ва «защитил». Но защитить трудновато, и сам Вводов мне пишет неясно: «о П<омеранцеве> расскажу после». Кстати, я считаю, что цитата о море (ни к селу ни к городу), действительно, – жест глупый и «склочный», в духе Ходасевича [13]. С врагами надо быть вдвойне вежливыми и корректными. А Маковский – со злости или случайно? – сейчас в клинике, где его оперировали [14]. Видите, сколько великих событий! Это я все Вам пишу для развлечения. Завтра в Ниццу приезжает Злобин [15], и я все колеблюсь, послать ли ему телеграмму, что я должен куда-нибудь уехать. Он должен явиться ко мне с утра, а мне заранее сводит челюсти от скуки. Мне на свете хорошо и приятно или одному, или с двумя-тремя людьми, из коих одно лицо – Вы. Правда, вести разговоры «однотонные», т.е. без перебоев в ерунду, je ne me sens plus capable [16], а Злобин <…>[17]

4

Nice

28/VIII <19>58

Madame cherie

Я был сегодня в Америк<анском> Консульстве[18]. Общее мое впечатление от разговора с секретаршей: это дело, которое если и удастся, то не так легко и скоро, как я думал. «Affidavit» [19] необходим, но это сделать, надеюсь, можно. Труднее вот что: нужна гарантия, что Вы вернетесь во Францию, и какая именно гарантия, в чем она должна состоять, точно определить нельзя. Каждый случай решается individuellement [20](кое-что перечислено в прилагаемой notice [21]). По словам секретарши, в случае, если гарантии твердой Вы представить не можете, хорошо бы иметь в руках билет aller-retour [22], в качестве доказательства.

Визу надо просить на 6 месяцев, но в Нью-Йорке ее можно продлить еще на 6 месяцев. Дальше – она не знает. Вы, как живущая в Var [23] «зависите от консульства в Марселе (если нет консульства в Тулоне), и все хлопоты надо вести только через Марсель.

Секретарша советует, чтобы Вы теперь же заполнили опросный лист и послали бы в Марсель (адрес найдете в Annuaire Telephoniqe [24]) с заявлением или просто письмом, что хотите поехать на 6 месяцев в Нью-Йорк. Только не подписывайте опросный лист: в случае, если дело двинется, Вас вызовут в Марсель и лист этот Вы должны будете подписать в присутствии консула. Не заполняйте лист a la legere [25], подумайте хорошо над каждым вопросом и посоветуйтесь с Вашим прокурором или правоведом. Я знаю, что были какие-то случаи, когда неверный ответ был причиной отказа (даже в Англии, с одним манчестерским профессором). Насчет references [26] в U.S., я думаю, Вы можете указать Карповича [27] (или Маркова [28]).

Я сегодня же пишу Полякову[29], пошлю записку Жоржа [30] и спрошу, кто может дать affidavit. Прегельше тоже напишу [31].

Но беру обратно свой совет не переезжать в Gagny [32] . Нет, если комната есть, лучше переехать, т. к. сразу виза едва ли устроится. А dossier [33] Ваше, если Вы переедете, конечно, перешлют в Париж. Но пока Вы в Hyeres – пишите в Марсель.

Ну, вот – пока все. Я вернулся вчера ночью «comme une taupe»[34] и сегодня еле хожу. Не знаю, что это. Все вместе. А Вы, Madame за такую развалину еще намерены выходить замуж [35]. Целую Вас и буду ждать известий.

Ваш Г.А.

5

Nice

4, av. Emilia

chez Heyligers

2 сентября 19>58

Дорогой друг Madame

Получил сейчас Ваше письмо. Сначала – о делах. Ваша мысль о Карповиче – верная, но не совсем. По-моему, лучше не давать ему точного «заказа» (лекции в Университете и т. д.), а только предложить это, как пример, и сказав: «Вы сами найдете, какой предлог для приезда удобнее». Я его мало знаю, но все люди самолюбивы и милы jusqu'a une certaine limite[36], не дальше. Или почти все. Кроме того, ни в коем случае не пишите ему (и вообще никому в Америку), что хотите остаться там совсем. Это может распространиться и дойти туда, где об этом знать не должны. Пишите, что едете на 6 месяцев, и на крайность – что будете просить о небольшом продлении. А когда приедете, то и скажете все, как есть. Кстати, вчера у меня был Померанец и рассказывал о Вашей мысли зацепиться за Чеквера[37]. Это было бы самое лучшее. И угораздило же Вас послать ему эти письма! По-моему, напишите ему еще раз, если уже писали, скажите, как все это недоразумение вышло, как Вы любили его жену и т. д. Вы это сумеете, и Жоржа приплетите, как он любил Чеквершу. М<ожет> б<ыть>, он растает и станет Вашим другом. А он – американец и с денежками.

Если Гласберг[38] даст Вам удостоверение, что Вы должны вернуться, это, вероятно, очень помогло бы для визы. Померанец говорил об удостоверении, будто бы Вы в доме работаете и отпущены на время. Это, конечно, было бы еще лучше. Но даст ли Гласберг? Я его не знаю, но знаю старика, Наума Борисовича [39], и могу, в случае чего, его попросить помочь.

Очень советую теперь же написать в Марсель и послать ques­tionnaire [40], заполнив его. Если Вы окажетесь в Париже, это не помешает, dossier перешлют, а давность ходатайства все-таки будет установлена. Но непременно <…>[41]

6

<сентябрь 1958>

<…> [42] – что получается, как реминисценция из «О, как на склоне…»[43], и хотя это шуллерство <так!>, но весь тютчевский свет падает и на эти стихи[44].

Потом, по-моему, выбросьте четыре строчки, и после многоточия, следующего за «склоном», сразу:

Но не верю в победу зла

«Все же жизнь»? Не лучше ли «Только жизнь», «а ведь жизнь»? Ну, вот – критика и мелочи, с которыми Вы, м<ожет> б<ыть>, и Не согласитесь. Конец (т. е. последние 20 строк приблизительно) чуть-чуть жиже, чем сначала. Но в целом – типичная и прелестная Одоевцева.

Еще я боюсь, что «башмачки», «жасминовые лета», «гордость студии» могут быть приписаны мне, а не Вам. Хорошо бы как-нибудь поставить точки над i [45]. Кстати, башмачки лучше «петербургские», а не «градские» [46], хотя раньше был Петроград. Пишите, пожалуйста, дорогая Madame, приезжайте – если хочется! – и не скучайте. Спать надо, и всякий доктор Вам скажет, что somnifere [47], чем ночь без сна. У Вас нет причин не спать, и Вы должны себе сказать, что сделали для Жоржа все, что можно, все, что было ему нужно и дорого, а теперь надо жить.