Модильяни - Виталий Яковлевич Виленкин

Гертруда Стайн в беседе с Хемингуэем как-то раз с легкостью привесила к одному из его лучших ранних рассказов словесный ярлычок: «inaccrochable». Это ядовитое французское словечко очень трудно перевести на любой другой язык. «Accrocher» по-французски значит прикреплять, прицеплять, вешать; присоединение приставки «in» здесь означает отрицание «не». Хемингуэй приводит всю фразу, которая его явно задела. «Рассказ хорош, — сказала она. — Несомненно, хорош. Но он „inaccrochable“. То есть что-то вроде картины, которую художник написал, но не может выставить, и никто ее не купит, так как дома ее тоже нельзя повесить»[1].

Картины Модильяни с некоторых пор стали вешать охотно, они вдруг оказались вполне «accrochables», но, к сожалению, преимущественно «дома». В музеи они начали проникать лишь значительно позднее, и чаще в Америке, чем в Европе.

Теперь любой европейский музей считает себя счастливым, если может выставить хотя бы одно произведение Модильяни: так, на почетном месте, среди шедевров Ван Гога, Сезанна, Гогена висит в лондонском Институте Курто одна из его пленительных ню, а гораздо менее эффектная «Женщина в синем платье» тем не менее — предмет особой гордости Музея нового искусства в Стокгольме.

Судьба раритета, редкостного явления, недоступного широкой публике, была бы трагичной для многих художников. С таким, как Модильяни, она несовместима вопиюще. Он первозданно человечен и открыт людям по самой своей творческой сути. Тайны, свойственные ему, как всякому большому художнику, возникали только ради того, чтобы быть разгаданными каждым по-своему. Его трепетный, горячий внутренний голос всегда ищет отклика. Потому-то он и отваживается на беспредельную искренность, не боясь казаться странным. А ему отвели почетное место в салонах и гостиных. Уходя, его запирают на ключ.

У нас Модильяни нет ни в музеях, ни в частных коллекциях (несколько сохранившихся рисунков, конечно, ни в какой мере не восполняют этого пробела). В начале 20-х годов, когда происходило стихийное и в основном спекулятивно-мародерское «распределение» его картин на мировом художественном рынке, наша страна жила так трудно, так героически напряженно, что ей было не до забот о приобретении новейшей западной живописи.

Модильяни был представлен у нас впервые в 1928 году на одной из выставок зарубежного искусства. После длительного перерыва немногочисленные его портреты еще несколько раз появлялись на выставках произведений из музейных и частных собраний США, Франции, Японии.

Рисунок Модильяни обрадовал многих на суперобложке одной из книг Анны Ахматовой. После появления талантливого литературного портрета Модильяни в мемуарах И. Г. Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь» интерес к этому художнику, существовавший у нас давно, но в довольно узком кругу профессионалов и любителей, возрос чрезвычайно, особенно среди молодежи, серьезно и вдумчиво относящейся к проблемам искусства. В библиотеках, в букинистических книжных магазинах часто можно услышать настойчивый вопрос: «Есть у вас Модильяни? Или что-нибудь о нем?» В библиотеках, особенно в крупнейших, а также в специальных, конечно, есть; есть и он, и о нем, и о его современниках; в превосходных увражах и популярных монографиях, в роскошных и скромных изданиях, на разных языках. В магазинах все это попадается редко и стоит обычно очень дорого. Нужно сказать, что познакомиться с творчеством Модильяни и у нас нелегко, и знакомы с его творчеством немногие. Написано о Модильяни на русском языке чрезвычайно мало. Мемуарному портрету, созданному И. Г. Эренбургом, предшествуют только несколько упоминаний и две-три краткие характеристики. В сборнике «День поэзии. 1967» были впервые напечатаны прекрасные воспоминания А. А. Ахматовой о встречах с Модильяни в Париже в 1910 и 1911 годах и примыкающая к ним небольшая статья Н. Харджиева. И это — все.

На Западе за пятьдесят лет, прошедших с его смерти, о Модильяни накопилась богатая литература. Она вполне отразила тот острый интерес, который этот художник стал привлекать к себе, как уже сказано, буквально на другой день после его похорон. Одних только книг о Модильяни теперь уже десятки, не говоря уже о множестве журнальных и газетных статей. Что же представляет собой, в самых общих чертах, эта обширная литература, ему посвященная? Здесь, с одной стороны, мы находим серьезное и пристальное внимание к его творчеству, попытки научного анализа, опыты сравнительно-критических сопоставлений и даже эстетических обобщений. С другой стороны, перед нами «коммерческие», более или менее удачно осуществленные монографии, со вступительным или сопровождающим репродукции текстом, написанным то в популярно-информационном, то в причудливом, изысканно-усложненном стиле. Все расширяется поток мемуаров весьма различной достоверности и ценности. Существует и так называемая художественная литература, специфическая беллетристика, основанная на домыслах и дешевых эффектах, смакующая то в целых романах, то на отдельных их страницах «экзотику» и «романтику» биографии Модильяни. В большинстве же — это настоящий, чуждый какой-либо спекуляции интерес к его творчеству и любовь к нему — подлинная, а не наигранная. В этом смысле, по-моему, особенно выделяются некоторые издания 50-х и начала 60-х годов — такие, как монография Г. Едлички[2], Клода Руа[3], Жанны Модильяни, дочери художника, которая, явно полемически по отношению ко многим предшественникам, назвала свою книгу «Модильяни без легенды»[4]. Не менее ценны и талантливы короткие, блестящие эссе Жана Кокто, статьи Лионелло Вентури и Франко Руссоли, воспоминания скульпторов Липшица и Цадкина, художников Вламинка, Ортиса де Сарате, Остерлинда. Много драгоценных свидетельств, ярких впечатлений, талантливых зарисовок рассеяно и по другим статьям и книгам о Модильяни.

В 1967 году в Нью-Йорке вышла в свет его биография, написанная Пьером Сишелем[5]. Это, кажется, самая объемистая книга о Модильяни из всех ныне существующих: в ней почти 600 страниц текста и отличный справочно-библиографический аппарат. Кропотливая тщательность, проявленная автором в собирании всевозможных материалов, поистине исключительна. Но ценные фактические сведения, документы и авторитетные мемуарные свидетельства, к сожалению, соседствуют здесь с явными и давно уже отвергнутыми измышлениями, мифами, анекдотами, которые автор нередко еще и «беллетризирует».

Характерно, что, несмотря на такое множество разнообразных работ о нем, в западном искусствоведении все чаще высказывается мнение, что творчество Модильяни еще нуждается в более глубоком изучении, что он еще не понят до конца и не оценен достаточно объективно[6]. Об этом действительно невольно думаешь, знакомясь с его произведениями и одновременно читая хотя бы все лучшее, что написано о нем. Трудно не заметить, что даже самый серьезный, профессионально зоркий анализ его творчества на Западе до сих пор ограничивается преимущественно проблемами «чистой формы». Ее рассматривают абстрактно и скрупулезно, чтобы установить либо традиционность, либо оригинальность приемов его мастерства. Кропотливость частного формального анализа отдельного произведения, отдельных особенностей «письма» художника мстит за себя неизбежным принижением большого искусства. Рассматриваемые как бы в безвоздушном