Будни старого психиатра. Байки о пациентах и не только - Доктор Иваныч

работу отдаём, – с недоумением ответил Андрей Ильич.

– Ох, ё! В какую работу? Вы что не в курсе, что они одноразовые? Теперь я не удивлюсь, если вы и использованные шприцы будете в работу отдавать!

– Я знаю, просто не хотел лишние деньги расходовать.

– Причём тут деньги, Андрей Ильич? Разве я когда-нибудь отказал в закупке чего-то нужного?

Вернувшийся старший врач был готов к докладу и терпеливо ждал окончания диалога.

– Борис Витальевич, пойдёмте, у меня доложите, – сказал ему главный врач. – Не будем у коллег отнимать время. Всё, всем спасибо!

Пока мы были на конференции, наших предшественников на вызов дёрнули. А это означало, что вновь нам предстояло приятное законное безделье. Но, по правде говоря, выдёргивать спецбригаду за какие-то минуты до конца смены – это безобразие полное. Интеллигентно выражаясь, вопиюще нерациональное использование рабочего времени. Получается, что одни перерабатывают, а другие, наоборот, дурака валяют. Хотя справедливости ради надо признать, что такое происходит в основном с бригадой Анцыферова. У него свои непростые отношения с диспетчером, а старший врач делает вид, что всё хорошо.

Около девяти вернулись они наконец-то.

– Ну что, куда вас вызывали-то? – поинтересовался я.

– Иваныч, это был не вызов! Это нам в душу на***али!

– И кто же автор этой с***льни?

– Кто… Как будто сам не знаешь, Любка, конечно! Я-то думал она исправилась, кобыла <долбаная>! Понос нам дала у сорокалетней бабы. Это что, <распутная женщина>, экстренный вызов? Она бы до смерти, что ли, ***ристала, если бы лишние полчаса подождала? Да ещё, как назло, собиралась минут сорок, как будто на курорт, а не в «инфекцию». Потом в приемнике врача ждали долго. Нет, если б вызов был действительно срочным, я бы слова не сказал. Но понос – это уже форменное издевательство!

– Александр Сергеич, что ни говори, а Люба на тебя точно глаз положила. Вы же с ней люди свободные, можете и сблизиться!

– Вот ты, Иваныч, сводник! Нет уж, не надо мне такой близости, мы же с ней поубиваем друг друга к <такой-то> матери! Всё, ладно, пошёл я наркоту сдавать.

В начале десятого пришёл и наш черёд на вызов ехать: головная боль, теряет сознание мужчина сорока двух лет.

Открыл нам подросток лет пятнадцати с испуганным лицом и сходу выпалил:

– У меня отец умирает! Он упал и встать не может!

Больной, крупный крепкий мужчина с короткой стрижкой, одетый в полицейскую форму, лежал на полу около дивана. Хорошо, что на боку, а то бы запросто мог рвотными массами захлебнуться.

– Что случилось? – спросил я и аккуратно потормошил за плечо. – Вы слышите меня? Что случилось?

– …Голова… Голова болит… – не сразу ответил он и тут же стал судорожно напрягаться в рвотных позывах.

Поскольку больной находился в оглушённом состоянии, я начал расспрашивать его сына:

– Давай-ка поподробнее, как всё получилось?

– Он закричал, что голова болит, присел на корточки и потом упал.

– Раньше у него были головные боли?

– Да, голова и шея болели, мать ему какие-то таблетки давала.

Хоть и с трудом, но больного всё-таки по пояс раздели. После этого сразу начал я искать патологическую неврологическую симптоматику. И, к огромному сожалению, нашёл. Имелись у него так называемые «менингеальные знаки», говорящие о раздражении мозговых оболочек. Затылочные мышцы были ригидными, то есть тугоподвижными и болезненными. Наличествовали положительный симптом Кернига[4], а также верхний[5] и лобковый[6] симптом Брудзинского. Давление было сто семьдесят на девяносто, но сопутствовала ему брадикардия, то есть урежение сердечного ритма.

Мой мысленный диагностический поиск выдал лишь один вариант: субарахноидальное кровоизлияние. Это одна из разновидностей геморрагического инсульта, при котором кровь изливается под паутинную оболочку головного мозга. Что касается прогноза, то на догоспитальном этапе трудно сказать что-то внятное.

Всю положенную помощь мы оказали и свезли больного в нейрососудистое отделение, где мой диагноз полностью подтвердился.

Следующим вызовом была попытка с***цида мужчиной двадцати семи лет.

У подъезда нас встречала женщина с интеллигентной внешностью:

– Здравствуйте! Я специально вышла, чтоб при нём не разговаривать.

– А вы кем ему приходитесь?

– Мать. Давайте я по порядку всё расскажу. Он уже вторую неделю какой-то непонятный. Испуганный, потерянный. И знаете, у него такой вид, как будто с кем-то ведёт внутренний диалог. Мы пытались с ним поговорить откровенно, узнать, что произошло, а он какими-то намёками, обрывками отвечает. В общем, ничего непонятно.

– Ну а сегодня что случилось?

– Мы с мужем утром ходили в стоматологию, вернулись, он в ванну зашёл, и тут же выскочил оттуда. Говорит: «Маша, иди смотри, Тёмка петлю приготовил! Наверно, повеситься хотел!» Мы сразу давай расспрашивать, мол, Артём, скажи, это что значит? Что ты задумал? А он ухмыльнулся и говорит: «Ну вы же сами всё знаете и понимаете. Вы всё подстроили, а теперь прикидываетесь». Короче говоря, ничего непонятно.

– А раньше у него были какие-то странности?

– Ой, какой больной вопрос вы задали… Были, конечно. Он с детства не такой, как все. Замкнутый, необщительный, подозрительный. Со сверстниками отношения никогда не складывались. Мы надеялись, что постарше будет и всё наладится. А вот видите, как получилось… Обзаводиться своей семьёй не хочет, даже и не думает об этом. Работать не может, потому что ни с каким коллективом не уживается. В общем, из маленького ребёнка вырос большой ребёнок. Так вот и нянчимся. Я вас очень прошу, увезите его в больницу! Иначе он точно чего-нибудь натворит. Может, подлечат его.

Больной, невысокий, худенький, выглядел намного моложе своих лет и был похож на мальчишку-подростка. Он сидел за письменным столом, усыпанным небольшими камушками, перебирая их и внимательно разглядывая.

– Здравствуйте, Артём! Чем занимаетесь?

– Коллекцию пересматриваю, – тихо ответил он, не отрывая взгляда от камней и не проявляя к нам абсолютно никакого интереса.

– Ваша коллекция как-то систематизирована, например, по видам минералов?

– Ну как… У меня своя система, я не знаю, как вам объяснить. Я с детства их собираю и названиями не интересуюсь. Например, я вижу камушек и чувствую: ага, от него позитив исходит, значит, беру.

– Всё ясно. А как вы думаете, зачем мы к вам приехали?

– Не знаю, низачем.

– Ладно, тогда спрошу напрямую: для чего вы приготовили петлю?

– Для того, чтоб повеситься, – сказал он так просто, будто собирался всего лишь зубы почистить.

– А почему вы хотели с жизнью расстаться? Что произошло?

– Ничего не происходило. Просто вот тут верёвка лежала, а это означает, что я должен повеситься.

– Артём, но ведь верёвку можно и для других целей использовать. Например, бельё повесить.

– Ну вы же сами сказали, что верёвку используют,