Очерки Юринской жизни - Константин Кислов

чуть подсыпая к нему отрубей. Ребятишки все лето купались в этих плотинках — вредных примесей в воде не было, в кустарном производстве о химии пока еще ничего не знали.

И мог ли представить себе даже самый безудержный фантазер, что его родное село Юрино в непредсказуемое время разрастется так широко и безалаберно, начиная от Большого оврага, захватит и подомнет под себя добрую половину Отарного болота, всю пахотную землю от сельского погоста до Кругленького болота и даже «жареный бугор» вместе со скотным могильником (в начале 20-х годов здесь закапывали скот, павший от «Сибирской язвы» — до этого скотного кладбища вообще не было). А тем временем в центре села, на его историческом ядре, да и не только — не менее того в деревнях стоят многие десятки брошенных развалившихся домов, заросших бурьяном и чертополохом подворий, будто бы они обречены единой судьбой с Макаровским особняком и с горечью ждут свершения своего бесправедного суда. Так была ли необходимость влезать в заповедные пределы усадьбы, в Бардинский бор, захватывать пашни?..

Весной Кругленькое болото ненадолго выходило из берегов и тогда вся эта пастбищная площадь превращалась в весело радостный птичий базар: на воду садились пролетные утки, по береговым отмелям шныряли проворные кулики, с неугомонным пронзительным криком носились чибисы (пиголици), в неоглядных высотах заразительно ржали бекасы, словно передразнивая кого-то, жаворонки — их голоса, как колокольчики звенели с восхода и до вечерней зари. А в болотных березовых колках ночи превращались в соловьиные радости.

Вспоминая все это, как великую щедрость природы, сердце изнывает от неуемной тоски — ничего этого давно уже нет.

В обход Кругленького болота застройки пошли по землям, которые еще в 20-х годах считались угодьями жителей села. Люди высевали здесь просо, рожь, выращивали картофель, и никто не опасался, что урожай соберут не они, а другие. Но теперь уже ничего этого нет и в помине.

Если взять в расчет пядь этой полезной земли от Большого оврага, застроенную частными подворьями, обозреть ее с достаточной высоты, село Юрино с его причудливой усадьбой, с парком, может показаться городом для вездесущих туристов — кстати оно не раз уже становилось туристической Меккой. Но городом даже малым по величине Юрино никогда уже не станет. Меня могут упрекнуть: село-то ведь растет и по числу жителей ему необходимы новые земли, поэтому оно и расширяется. Отнюдь, жителей Юрина стало меньше, чем было к началу нашего столетия. Странно, но это именно так. В опрятных на вид, недавно срубленных домиках живут либо одинокие беспомощные старики, которые доживают свой век у телевизора, либо малые, почти не трудоспособные семьи с одним, двумя чадами.

А что же произойдет с Юрино, если даже малый человек, подросток, не закончив еще школы, не ведая махнет рукой и покинет родительский дом? Что его поджидает завтра?

Может ведь так случиться, что в один беспросветно унылый день отпадет необходимость в существовании школы — никому и некого будет учить. Дома культуры превратятся в склады старых — петь и танцевать будет некому. А кто станет работать в заводских цехах, кто будет выращивать хлеб и картошку?

Все так и будет, если не произойдет чуда, или иного, может, космического импульса, который вдруг вернет стародавнее работное село на тот приемлемый уровень жизни, к тем духовным ценностям.

Проблема, да? И довольно сложная, какую произвели на свет божий мы сами.

До революции, как известно, в Юрине было более 50 кустарных кожевен, поставляющих на внутренний рынок до одного миллиона рукавиц (голиц), много кожи крупного рогатого скота, других изделий и вторичных деловых отходов кожевенного производства. Все население поселка от старого до малого работало: мужики — на заводах, в кожевнях, женщины и даже дети — надомники: тачали голицы и бахилы. Изобилия не было, но на жизнь хватало.

Надо наконец сказать правду о Юринских заводчиках (это не дворяне, не чиновные особы, а такие же потомки бывших крепостных крестьян, преимущественно многодетных) — они тоже работали в затхлых цехах своих кожевен, обычно мокрые, грязные, до предела уставшие. Большинство из них ничем не отличались от своих рабочих. Я часто бывал в семье Павла Красильникова (глухого), вместе со мной учился в средней школе его сын — Василий. Иногда мы вместе готовили уроки. Питание семьи не отличалось разнообразием: картошка в мундирах, квашенная капуста, лук, пареная свекла и бушма (брюква), ржаной хлеб. Редко, только в праздники можно было увидеть на их столе мясо и рыбу. А ведь они считались буржуями, у них был свой небольшой завод, но не помню, чтобы была своя корова и лошадь — Павел брал лошадь у матери, бабки Павлины.

А вот другой пример: Богатая семья Михаила Алексеевича Галина (Борисова) — это четверо здоровых сыновей, отличных мастеров своего дела. Их кожевенный завод и все подворье стояло над оврагом на приличной высоте от воды даже в половодье. Стояло на высоких бревенчатых сваях (ряжах). На этих ряжах были поставлены не только технологические цеха, но и сушильное и правильное помещение, вешела, а также конюшни, где постоянно содержалось 3—4 чистокровных жеребца. Вот это буржуй!

В зимнее время, особенно на масленице в Юрине начинались традиционные выезды и бега рысаков. И вот здесь Галиным было что показать. В этих конских ристалищах участвовали Беляковы (Полянские), Забелины, Красильниковы и другие, у кого водились резвые кони, красивые и легкие санки и наборное снаряжение — выездная сбруя. На эти бега собиралась масса болельщиков и ценителей лошадей, а еще больше ребят — здесь им нередко удавалось прокатиться на буржуйских рысаках.

Глава семьи Михаил Алексеевич Галин (Борисов) жил в «розовом доме», который еще и в наше время почитается как историко-художественный памятник с прекрасной резьбой по дереву — наличники окон. Вместе с родителями в этом доме проживал и младший сын — Павел и его семья. Двухэтажный кирпичный дом с рабочим полуподвалом, где находилась раскроечная, еще до революции, был построен для пока еще не женатых сыновей Алексея и Левы (в этом доме сейчас находиться поликлиника). Старший сын — Александр Михайлович жил в двухэтажном полукаменном особняке. Часть второго этажа арендовалась медицинским пунктом, который впервые появился в Юрине в 1892 году по ходатайству и при денежной помощи О. Д. Шереметевой (Скобелевой). В медпункте и в аптеке при нем в единственном числе работал фельдшер Алякринский Павел Алексеевич, старый и добрый человек, глубоко почитаемый населением. До этого в Юрине никакой медицинской службы не было. Даже Шереметевы пользовались врачами г. Козьмодемьянска.

Рядом с этим особняком