Блокадные девочки - Виктор Семенович Бакин

со скорбью заключает: «Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана…»

Хочется верить, что целый ряд пронзительно честных произведений о войне, начиная с «Блокадной книги», все же опровергает это горькое утверждение уважаемого академика Лихачева.

Красный кисель блокады

Дети войны. Как цепка у них память, как болезненна, не отпускает.

Сколько мы проговорили — час, два часа, а может быть, даже больше? Не знаю, за горькими воспоминаниями моей собеседницы о прожитом и пережитом не следил совершенно за временем.

— Вам про начало войны рассказать? — как бы спрашивала моего согласия жительница блокадного Ленинграда Зинаида Киприяновна Охапкина. — А как нас в Ярославль вывозили? А как рядом с домом бомба упала, но почему-то не взорвалась? А как Новый 1942 год в блокадном городе встречали? А как наша мама с голода умерла, и мы с младшей сестренкой остались совершенно одни? А как я хлеб по карточкам получала, а его у меня чуть не отобрали? А как в эвакуацию на Урал ехали? А как. А как.

Словно в некой растерянности, я каждый раз согласно кивал головой.

Ловим шпионов

Родилась Зиночка Корбан в Ленинграде в 1932 году, 6 октября. Сестренка ее, Галина, была на пять лет моложе. Отец работал на Кировском заводе, а когда началась война, сразу записался в ополчение. Хотя было ему в ту пору уже за сорок лет. Звали отца Киприян Клементьевич Корбан.

— У мамы летом отпуск, поэтому папа снимал в Дудергофе дачу. Это недалеко от города, — вспоминает Зинаида Киприяновна. — Там, где Воронья гора. А в тот выходной день, 22 июня, папа был на рыбалке. Услышал, что началась война, и тут же собрался, уехал на завод. А мы еще остались.

Как-то с мамой пошли в магазин. Пошли через гору, которая вся в ореховом кустарнике. И уже стали спускаться, как вдруг к нам подходит мужчина в военной форме. Высокий такой, в руках ветка. Я почему-то до сих пор его зрительно помню. Стал подробно расспрашивать маму, местная ли она и где из учреждений что находится?.. А уже разговоры шли, что в окрестностях появились диверсанты. Потому что рядом располагался аэродром. Имама указала военному неправильное направление, отправила его совсем в иную сторону, не туда, куда он просил. А тут навстречу две женщины. Мама сразу к ним и говорит: «Я пойду тихонько за шпионом. А вы бегите в милицию. Надо же его остановить…» И, уже обращаясь к нам, строго-настрого наказала: «Стойте на месте. Не крутитесь. Ждите меня…» А сестренке четыре годика, мне уже девять — можем и подождать.

Вот какие бдительные люди тогда были. Впрочем я сейчас не помню, поймали или нет того подозрительного человека в военной форме…

Через неделю папа за нами приехал и говорить: «Что дальше будет — неизвестно. Надо возвращаться…» И мы вернулись в Ленинград.

Когда ополчение готовили к отправке на фронт, все собирались в клубе около Кировского вокзала. Играла музыка. У папы уже было воинское звание. Он же еще во время финской войны после работы обучал молодежь, как надо стрелять.

Как-то мама вернулась из магазина и говорит: «Что-то военные все идут и идут куда-то? Куда? Или случилось что?» А тут ночью заявляется папа. Прибежал нас проведать, поцеловать. Мама к нему с вопросом: «Вы что, нас оставляете? Сами уходите?» А он: «Ну, что ты. Мы идем вас спасать…» У него была свободная минутка, вот он и заглянул. Еще сказал маме: «Догоняй. Я пойду по асфальту. Найдешь…» Мама пальто набросила, кинулась следом. Потом возвращается, плачет. Не смогла его найти. Так они расстались — у родителей это была последняя встреча.

Отправили ополчение, но и нас сходу решили вывезти в Ярославль. Наверное думали, что так безопаснее. От завода отправили на автобусах, потом на вокзале пересадили на поезд — поезда тогда еще ходили. Прожили в Ярославле недолго, недели две или три. Там в школе парты составили, на них, на мешочках, в которые сами набирали сено, мы и спали. А тут мама приехала. Слухи пошли, что какой-то пароход немец разбил, что дети погибают. Вот она и забеспокоилась, забрала нас с сестрой обратно.

Как мы ехали в Ленинград — отдельная история. Дорогу уже обстреливали. Билетов на поезд поначалу не хватило, ночевали на вокзале в детской комнате. На второй день билеты все же взяли. А в поезде перед отправлением строгий инструктаж: если последует гудок и поезд остановится — следует бежать от вагона как можно дальше. Значит обстрел или немец налетел. Вот поезд, на который мы не попали, так и разбили, несколько сгоревших вагонов валялось рядом с железнодорожным полотном.

С нами на второй полке ехала пожилая соседка с маленькой внучкой. Внучке годика три. И что? Отъехали сколько-то — и вдруг команда. Свисток — и надо бежать. Мама решила помочь бабушке: сунула мне сумку, сама схватила на руки девочку. А старушка первым делом за корзинку — там яички. Надо бежать, спасаться, мама ей втолковывает: «Бросьте вы эти яйца. Самим бы уцелеть…» А старушка резонно возражает в ответ: «Да? А чем же я тогда буду внучку кормить?..» Так и семенила с этой корзинкой в руках по полю, пока до какой-то канавы не добежали, не укрылись. Дождались команды отбой — надо скорее обратно. Мама девочку несет, к груди прижимает, я за старушку крепко ухватилась, а сестренка рядом бежит. Ух, успели.

Стали подъезжать к Ленинграду — два наших самолета навстречу. Летели — один впереди состава, второй — сзади. Охрана.

Страха не было

Вспоминая те давние годы, Зинаида Киприяновна с уверенностью говорит, что никакой паники не было, люди не чувствовали страха:

— Начали бомбить, по-моему, с сентября. А мы вернулись в середине июля. Еще с сестрой ходили во двор гулять. Когда горели Бадаевские склады, ребята со двора забирались на крышу и оттуда глядели на эти огни. Интересно же. Мы жили в коммунальной квартире на проспекте Стачек около Кировского завода. До складов далеко. Но все равно ходили позже туда и собирали рассыпанный сахарный песок. Прямо с землей его брали.

Расскажу один эпизод. У папы было много книжек, в том числе и о Ленине, о коммунизме. И когда немец уже стал наступать на Ленинград, соседка настойчиво советовала маме: «Аня, сожги ты эти книги. От греха подальше. Ну мало ли. Город захватят, что тогда?..» Но мама возражала: «Как это? У меня муж на фронте, а я буду его книги сжигать? Еще чего не хватало!..» Представляете, вот