«Коль дожить не успел…» Воспоминания о Владимире Высоцком - Игорь Васильевич Кохановский

нам в «Магистраль»[1], – продолжил Виктор.

– А это что такое?

– Ты не слышал про литобъединение «Магистраль»? Да это же самое знаменитое литобъединение в Москве. Из него вышли Булат Окуджава и Владимир Войнович. Ты что-то об этом слышал? – продолжил Забелышинский.

– Нет, впервые от тебя…. А где оно находится? – спросил я, постигая свою полную неосведомленность в литературной жизни столицы.

– У трех вокзалов, в Центральном доме культуры железнодорожников. Руководит им поэт Григорий Михайлович Левин[2]. Собираемся по четвергам в семь часов вечера. Приходи, я тебя представлю…

– Спасибо, Виктор, непременно приду…

Я считал дни до четверга и ужасно волновался. К назначенному часу приехал, встретив там Виктора, познакомившего меня с Григорием Михайловичем. Тот сказал, что я сегодня могу поприсутствовать в качестве вольного слушателя, а после занятия я должен почитать свои стихи, дабы он и его «бюро» меня выслушали и решили вопрос о моем приеме в литобъединение.

По окончании занятий, когда в аудитории осталось несколько человек, Левин предложил мне почитать мои стихи. Первые два стихотворения не произвели, как мне показалось, на него никакого впечатления. И тогда я прочитал стихи «Скрипка», посвященные Белле Ахмадулиной. Это и по сей день одно из любимейших моих стихотворений:

Что в этих звуках было скрыто,

Таких земных и неземных?

Была зима, и пела скрипка,

Не замечавшая зимы.

А город спал. Кружила нудно

Метель по улицам волчком,

И откровенничали струны,

Раскрепощенные смычком.

Метель слепила, словно пена,

Не видно было в двух шагах,

А скрипка пела, пела, пела

И ворожила, как шаман.

И звуки эти покорили

И окрылили тишину,

Как будто ожил Паганини

И к нам из прошлого шагнул.

Что вытворял, о, сатана, —

Весь зал казался вросшим в стулья,

И рвались, еле вскрикнув, струны,

И оставалась лишь одна…

Но скрипка, гордая, звучала,

И свет не покидал лица,

И это было как начало,

Которому не знать конца.

Началось обсуждение услышанного. Обычно заключение делал Левин. И его слова прозвучали для меня, как победный марш:

– Считайте, что вы приняты….

Обычно занятие литобъединения строилось следующим образом: Григорий Михайлович приглашал какого-либо поэта (у меня в памяти остались Борис Чичибабин, Александр Передреев, Владимир Цыбин и Александр Балин); тот читал свои стихи и после шло обсуждение услышанного.

Именно это обсуждение было самым главным и интересным на занятиях. Тон в обсуждениях задавали Александр Аронов и Виктор Гиленко. Как тонко, как скрупулезно, всесторонне и взвешенно они все это делали, остается только диву дивиться…

Каждую неделю я с нетерпением ждал четверга, ждал этих интересных семинаров. Много позже, когда я уже стал членом Союза писателей и поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте, участвуя в поэтическом семинаре этих курсов, который вел Александр Петрович Межиров[3], большой, знаменитый поэт, я часто вспоминал наши занятия в «Магистрали», по сравнению с которыми обсуждения у Межирова походили на детский сад… То есть всю лабораторию, всю технологию написания стихов я изучил именно в «Магистрали», за что несказанно благодарен всем ее участникам, и особенно Григорию Михайловичу Левину.

Осенью того же года, когда я написал «Бабье лето» и спел как песню, когда мы после занятий узким кругом пришли домой к нашему руководителю, я мгновенно стал его любимым учеником, и он возил меня ко многим в ту пору известным поэтам: были мы у Марии Петровых, у Арсения Тарковского, у Михаила Светлова.

Сегодня, с высоты прожитых лет, я вспоминаю этот период как самое счастливое время своей жизни. Ведь именно тогда у нас сложился тот тесный круг друзей, в который, говоря словами тогдашней песни Володи Высоцкого, «не каждый попадал». Расскажу вкратце о тех, кто составлял этот самый тесный круг…

Начну с Артура Макарова[4], кого мы считали неким гуру; он писал очень крепкую прозу, и в юбилейном 500-м номере журнала «Новый мир» был напечатан его рассказ «Дома» – о молодом парне, который получает недельный отпуск, служа в армии, приезжает в свою деревню и пьет напропалую, не просыхая…

Следующим хочу представить Толю Утевского, учившегося в нашей школе двумя классами старше; он был вопиющий стиляга и по случаю не попал в знаменитую статью «Плесень» в газете «Правда» про золотую молодежь. Ходили слухи, что его отец, видный юрист, попросил редактора газеты, чтоб фамилия его сына не фигурировала в этой статье. Толя жил в том доме на Большом каретном, где жил отец Высоцкого, и они как-то там познакомились. Утевский же приятельствовал с Левоном Кочеряном[5], проживавшем в том же доме, что и отец Высоцкого. А Лёва дружил с Артуром Макаровым, – тот был приемным сыном Тамары Макаровой и кинорежиссера Сергея Герасимова. Тамара Макарова воспитывала его с детства. К тому времени Лёва был уже знаменит тем, что был вторым режиссером у Сергея Аполлинарьевича Герасимова на съемках фильма «Тихий Дон». Там, видимо, они с Артуром познакомились и подружились, так как Артур – он сам рассказывал – бывал на этих съемках, и ему было очень интересно наблюдать, как снимается фильм. В дальнейшем он станет знаменитым сценаристом, первым фильмом по его сценарию будут «Новые приключения неуловимых», потом пойдут другие, написанные специально для Жанны Прохоренко, с которой у него случится долгий роман.

Сам же Кочерян самостоятельно снимет только один фильм – «Один шанс из тысячи» и рано уйдет из жизни. Онкология сделает свое подлое дело…

Володя иногда заходил после школы к отцу (он жил с матерью на Мещанской улице, которая после московского фестиваля молодежи стала называться проспектом Мира). Там он как-то пересекся с Толей Утевским, и ему очень захотелось подружиться с ним. В подростковом возрасте всегда тянет к более взрослым, тем более Толян (так мы его звали) был известным стилягой и все вечера проводил в Коктейль-холле, что был на улице Горького, пока его не прикрыли как рассадник растления молодежи. Володя стал захаживать в гости к Утевскому и вскоре примкнул к его кругу, где получил прозвище Шванц (хвостик), но ничуть это его не смущало…

Когда же он начал писать свои песни, то уже Толян с Кочеряном и Артуром примкнули к нашей компании, которая просуществовала фактически до тех пор, пока Володя не был принят Любимовым в Театр на Таганке…

Почти