Алан Клейсон - Джон Леннон

По причинам, почти не связанным с этими соображениями, а также в целях психологической стимуляции я повесил на стене плакат с портретом Джона Леннона. Он висел там, пока меня не стал раздражать бедняга, укоризненно разглядывающий захламленную комнату, в которой пианино и письменный стол возвышались, как бастионы древнего замка, а я, подобно средневековому писцу, расшифровывал заполненные неразборчивыми каракулями блокноты и магнитофонные ленты с интервью. Пока я устанавливал здесь понятный только мне порядок, Леннон имел возможность наблюдать лихорадочные поиски какой-нибудь вещи, доводившие меня до бешенства.

Не забывайте также о том, что, как солдат, жаждущий победы в «великой войне», я должен был отважиться расспрашивать разных «действующих лиц» о событиях полувековой давности — хотя с годами я привык задавать острые вопросы, граничащие с откровенной дерзостью. В некоторых случаях интервьюируемые явно уклонялись от ответа, хотя само молчание высвечивало изнанку жизни Джона Леннона не менее ярко, чем названные имена и обнародованные подробности.

Понимаете, я решил, что это будет мое последнее произведение о Ленноне — или, по крайней мере, последняя работа о тех аспектах жизни Леннона и его товарищей, которые меня интересуют. Однако из самых дальних уголков моего сознания интуиция подсказывала, что это не так — публикации, имеющие отношение к Beatles и Джону Леннону, настолько востребованы рынком, что конца им не видно. Допускаю, что кто-нибудь уже работает даже над биографией Мэла Эванса, одного из наемных работников Beatles. Может быть, в свет выйдут книги обо всех, кто работал с группой? Или тех, кто когда-либо исполнял песни Леннона и Маккартни? О лесниках, вырастивших деревья, которые пошли на нотные тетради для записи этих песен?

Я давно уже перестал шутить по этому поводу и с полным основанием могу заявить, что интерес к Джону Леннону — тому, кем он был, и тому, кем, по мнению потребителей, стал — не спадает. Причина этого — влияние его музыки и вокала, признаваемое практически всеми артистами, а также тот факт, что строчки его стихов стали крылатыми выражениями.

Во время четырехлетнего затворничества, закончившегося кратким возвращением на сцену и внезапной гибелью, Леннон стал таким же недосягаемым объектом мифотворчества, как и Элвис Пресли. В мире не осталось ни одного главного редактора газеты или журнала, который не предлагал бы огромных денег за эксклюзивное интервью с Ленноном или за его свежее фото. Приезжавшие в Нью-Йорк рок-звезды предпринимали титанические усилия, чтобы добиться аудиенции у «великого гуру» — несмотря на его многочисленные сомнительные шутки о прошлом и слухи о странностях, происходивших в «Дакоте».

Леннон оставил такой глубокий след в поп-культуре, что, даже если бы после распада Beatles в 1970 году он не предпринимал спорадических попыток записывать новые произведения, сохранившие лишь частичку огня, который поддерживал его в те времена, когда Beatles носились между Ливерпулем и Гамбургом, это уже не имело бы никакого значения. В этот период его посещало такое количество идей — и не только музыкальных, — что единственно возможным выходом стало записывать их все. Вспышка вдохновения могла прийти во время короткой прогулки к железнодорожному вокзалу в Гамбурге с целью купить вчерашний номер «Daily Express». Другие озарения приходили к нему в темноте подвала, в котором Beatles ночевали во время их первых гастролей в 1960 году.

Даже после того, как группа добилась успеха, Джон на протяжении целого года, чаще всего вместе с Маккартни, ограничивался сочинением последовательных аккордов для фрагментов мелодии или стихов для завершения куплета. С самого названия песни в ее форму проникал призрак схематичного рефрена, а желание объективности и самоконтроля все больше овладевало им и Полом — по мере того как вечер сменялся утром, застававшим их в облаках сигаретного дыма и в окружении немытых кофейных чашек и листов бумаги, испещренных неразборчивыми строчками стихов и пометками, понятными только им двоим.

Джон так и не научился читать с листа или записывать ноты, но его никогда не волновали формальные правила, влияющие на процесс творчества. Он пользовался лишь собственными стилистическими приемами и привычками, которые выработались у него в подростковом возрасте, когда он впервые коснулся струн гитары своими еще нежными, без мозолей, пальцами. «Я научился играть только для того, чтобы зарабатывать деньги», — впоследствии признался он.

9 декабря 1980 года телевизионный корреспондент Би-би-си спросил продюсера Beatles Джорджа Мартина, был ли покойный великим музыкантом.

«Он был великим человеком», — ответил дипломатичный Мартин.

Джон Леннон совсем не был виртуозом, но (почти всегда) полностью использовал свои возможности в составе Beatles и был способен перейти границу, разделявшую Джона (ритм-гитара), Пола (бас-гитара), Джорджа (соло) и Ринго (ударные), когда требовалось найти выход из затруднительного положения. Так, например, он исполнял партию соло-гитары в «The Ballad Of John And Yoko» — в отсутствие Харрисона и Старра, — а также «Get Back». Он не отказывался сесть за клавишные и при необходимости занимал место за электроорганом — хотя, надо признаться, его звуки заглушались восторженными воплями толпы — во время последнего турне Beatles.

Тем не менее никто не мог предсказать Джону Леннону такой выдающейся карьеры, когда в 1957 году он впервые вышел на сцену в составе группы The Quarry Men, исполнявшей музыку в стиле скиффл. К тому времени он только что нашел свой стиль в игре на гитаре, но вокал и первые попытки композиции не находили отклика у слушателей. В то время он не проявлял выдающегося таланта ни в чем. И тем не менее…

1. «Кто я такая, чтобы считать меня матерью?»

Джон Уинстон Леннон появился на свет 9 октября 1940 года в 18 часов 30 минут в одном из родильных домов Ливерпуля, расположенном на Оксфорд-стрит. Служба погоды Би-би-си предсказывала, что эта ночь и весь следующий день будут пасмурными, но теплыми. Такая погода стояла всю следующую неделю. Однако в тот вечер, когда младенца привезли домой, воздух огласился воем сирен, а в небе засверкали яркие вспышки — немецкая авиация сбрасывала тонны сеющих смерть и разрушение бомб на верфи и доки в том месте, где река Мерси впадает в Ирландское море.

На следующее утро кирпичная пыль скрипела под копытами лошадей, везущих по главным улицам города подводы с углем для погрузки на ржавые суда. Однако первенца Джулии Леннон ждал уютный дом представителей среднего класса — с ковром в гостиной, а не линолеумом — на Менлав-авеню, одной из главных артерий Вултона, тихого пригорода Ливерпуля, который был больше похож на сельские районы Ланкашира, чем на Мерсисайд, с его пародиями на тюдоровские колонии, гольф-клубами и озерами для соревнований по гребле.