Письма с фронта. «Я видел страшный лик войны». Сборник - Андрей Платонович Платонов

Он завтра будет передан и по радио. Как бы я хотел повидать вас. Делаю все возможное, чтобы вызвать вас домой. Но сейчас – новые строгие правила. Надеюсь, что все же это удастся. Вы не волнуйтесь, живите терпеливо и спокойно. Я забочусь о вас. Скоро мне дадут военное звание (думаю, надо бы шпалы три); вероятно, я получу звание по флоту и на старости лет одену форму моряка.

Обнимаю вас. Ваш А.

19/XI.

Дорогая Муся, дорогой Тоша!

Я приехал сюда вчера вечером, но поеду еще дальше, я пока все время нахожусь в движении, и адреса у меня пока нет поэтому. Чувствую себя ничего…

Питают здесь очень хорошо, я не поедаю.

Действующая армия, 23/XI.

Милая Муся, дорогой Тотик!

Я езжу здесь, ночую по разным местам. Написал один рассказ, сейчас его посылаю в редакцию. Сильно скучаю по вас. Я немного утомился, но чувствую себя спокойно. Многое увидел, многое еще увижу. Здесь совсем другая жизнь. Я впитываю ее в свою душу – жалко только, что душа моя довольно стара и не совсем здорова.

Обнимаю тебя и сына. Твой А.

[Приписка сбоку листа] Рассказ называется «Русская матрешка».

Действующая армия, 24/XI.

Дорогая моя Муся!

Живу я здесь неплохо, но постоянно в трудах, в езде и походах. Иногда бывает и тяжело, но – ничего. Я даже управляюсь писать здесь художественные более или менее вещи. Каждый день здесь равен не московскому дню, а побольше. Не знаю, удастся ли мне от тебя получить хоть одну весть – у меня нет адреса, я нигде долго не нахожусь. М[ожет] б[ыть], мне удастся вызвать тебя к телефону, но я не уверен – возможно ли это. Больше всего я беспокоюсь за нашего Тотика. Будем его хранить, а после войны у нас с тобой еще будет ребенок.

Обнимаю тебя и целую крепко тебя и сына солдатским поцелуем.

Твой Андрей.

[Приписка сбоку листа] Когда приеду, еще не знаю. Сообщу, наверно, в след[ующем] письме.

Действующая армия, 25/XI-42.

Дорогая Мусенька!

Как ты там поживаешь одна? Сейчас на дворе сильная вьюга. Как она прекратится или стихнет – пойду за 6 километров получать харчи и табак для себя. Снабжают меня тут бесплатно, так что деньги мне совсем не нужны…

Лишь вчера узнал о нашей победе под Сталинградом и очень обрадовался. Здесь все торжествуют по этому случаю. Я старательно вникаю в войну, вижу много людей, целый день занят, много хожу (десятки километров иногда), очень устал, но сплю плохо, вижу часто тебя и сына во сне. Будь здорова, веди себя кротко, не вступай в дискуссии с писателями, они тебя могут обидеть без меня.

28/V-43.

Милая моя Муся!

По воле обстоятельств я сейчас под Воронежем – тут мы с тобой и Тошей давно когда-то жили на даче. Я ищу возможности ехать дальше, одновременно остановился на два-три дня для работы. Вчера был в Воронеже немного (проехал его на грузовике). У дома, где мы жили, и у дома отца не был. Завтра, наверно, поеду или пойду туда, чтобы посетить родные места. Вчера мне было очень тяжело. Город стал призраком, как дух, – таким он мне представился. Я даже плакал. Вот какое тут было сражение, родная моя…

В материальном смысле (питание) я живу очень хорошо. Ем много, кормят здесь хорошо. Я стараюсь не пасть в физических силах, чтобы вытерпеть все трудности своей жизни. Ты тоже, гляди, питайся там как можно усердней, чтобы не зачахнуть в теле и в духе. Нам придется еще, наверно, детей растить и воспитывать – внука, а может, и своего второго Тошу.

Одновременно с этим письмом пошлю тебе из Воронежа телеграмму и, может, успею там получить от тебя ответ. Я очень тоскую по тебе и сыну, и тоска от того, что я вижу и переживаю здесь, удваивается и гнетет меня, хотя я стараюсь держаться бодро, работаю (пишу для «Кр[асной] звезды») при всякой даже малой возможности.

Обнимаю мою единственную. Твой Андрей.

6/VI-43.

Дорогая моя жена Маша!

Я под Курском. Наблюдаю и переживаю сильнейшие воздушные бои. Однажды попал в приключение.

На одну станцию немцы совершили налет. Все вышли из эшелона, я тоже. Почти все легли, я не успел и смотрел стоя на осветительные ракеты. Потом я лечь не успел, меня ударило головой о дерево, но голова уцелела. Дело окончилось тем, что два дня болела голова, которая у меня никогда не болит, и шла кровь из носа. Теперь все это прошло; взрывная волна была слаба для моей гибели. Меня убьет только прямое попадание по башке.

Я так по тебе соскучился, так много есть что рассказать, так много есть чего писать.

Целую тебя. Андрей.

10/VI.

Здравствуй, моя дорогая.

Я тут живу ничего – жив и здоров, только очень сильно устал. Питаюсь очень хорошо и жалею, что ты не можешь делить со мной трапезу.

Я тут пережил сильные воздушные бои (недавно), много повидал, но мой сын, должно быть, помог мне избегнуть гибели. Я случайно попал под Курск как раз в день большого налета врага и всё пережил, только закалился в терпении. Здорова ли ты?

Я знаю, как тебе трудно, я знаю, что ты плачешь о нашем сыне[2]. Я здесь вижу его часто во сне и просыпаюсь в слезах. Приеду – надо многое мне сделать в память его, надо написать сразу повесть. Держись, моя дорогая, я тоже держусь. Пиши мне.

Целую тебя. Твой А.

1/VII-43 г.

Дорогая Муся!

Дней восемь я был в поездке. Вчера только вернулся. К нам приехал полковник Карпов, заместитель Вадимова. С ним я и отсылаю это письмо до Москвы, а там его отправят тебе. От тебя не получил еще ни одного письма.

Меня, вероятно, на днях вызовут в Москву, так что скоро мы с тобой должны увидеться. Правда, мне предстоит нелегкий путь, если не удастся устроиться к кому-нибудь на машину до Москвы. Есть один корреспондент «Правды» со своей машиной, но неизвестно, когда он поедет в Москву, он ждет разрешения. Может быть, я с ним и доеду. Тогда приеду быстро. Полковник Карпов будет в Москве 2–3 июля и тогда же обещает мне послать на фронт телеграфный вызов.

В день приезда сразу же пойдем к Тоше на могилу. Моя новая повесть, которую я тут обдумал, будет посвящена поклонению умершим и погибшим, а именно посвящение будет моему сыну. Я задумал сделать героем жизни мертвого человека, на смерти которого