Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

26 июня, среда

Он не думает обо мне; зачем же я буду думать о нем? или уж потеряла всякую власть над собой?

Надо готовиться к экзамену. Весь год ничего не делала – теперь так трудно приходится.

Представленный Кореневской товарищ André Morthon бегает ко мне чуть ли не каждый день, приносит программы и учебники, – начали заниматься вместе… Ему это страшно льстит: я – одна женщина на всем курсе, и он из сил выбивается, стараясь угодить мне…

28 июня, пятница

Сегодня шла по улице, навстречу сломя голову бежал уличный мальчишка с пачкой каких-то пестрых листов под мышкой. Он сунул мне в руку развернутый лист и промчался дальше, что-то крича.

Это было иллюстрированное начало романа-фельетона, который завтра должен был появиться в «Petit Parisien», – «La Grille d’or». Большая картина в красках занимала почти всю первую страницу и изображала мужчину, лежавшего на кушетке, и вдали женщину в пеньюаре с видом преступницы, которая что-то сыпала в стакан. Много здесь печатается этой дряни – романов-фельетонов, и я хотела было уже бросить лист, как вдруг увидела слово «интерн» внизу в тексте. А… что бы это такое могли писать об интернах в романе-фельетоне? Во всяком случае – интересно.

И я внимательно прочла весь текст, напечатанный на листе. Начало было очень интересное: жена отравляла мужа, бывшего интерна, одного из молодых парижских врачей, отравляла так искусно, что никто этого и не подозревал, – и муж погибал медленною смертью от непонятной для своих коллег болезни. И фельетон ловко обрывался на самом интересном месте…

Тут говорилось о врачах, буду читать этот фельетон…

1 июля

Подготовка к экзаменам притупляет мозг. Не могу читать ничего серьезного, но каждое утро – покупаю «Petit Parisien» и перед тем, как сесть за книги, – с интересом читаю фельетон.

Что герой романа отравляется женой, это наконец стало ясно одному из действующих лиц, которое и увозит его к себе. Потом двое откуда-то появившиеся старые товарищи встречаются после долголетней разлуки, и один спрашивает другого: почему он не женился? А тот, вместо ответа, говорит ему сонет д’Арвера:

Святую тайну глубь моей души скрывает, —

В ней вечная любовь оттиснула печать.

Но, мучась без надежд, я принужден молчать:

Виновница любви о ней совсем не знает.

Увы! Она меня всегда не замечает,

И, рядом с ней идя, я одинок опять…

Так дни мои пройдут… Но ничего мне дать, —

Не смевшему просить, – она не пожелает.

Ее Господь создал и нежной и не злой.

И все ж, не слушая слов страсти за собой,

Рассеянно она пойдет тропой своею.

И, строго чистая, невинная, шепнет,

Читая этот мой сонет, весь полный ею:

«Кто ж эта женщина?» И знаю, не поймет[155].

Газета выпала у меня из рук, когда я прочла эти строки: это точно про меня написано:

Переменить только «она» на «он» – и будет то же самое.

Но, мучась без надежд, принуждена молчать:

Любви виновник о ней совсем не знает.

Его Господь создал и нежным и не злым.

И все ж, не слушая слов страсти за собой,

Рассеянно пойдет тропой своею.

Даже в газете, случайно – и то нахожу такое совпадение!

Что ж?! Не могу же я разлюбить его. Ну и пусть —

Святую тайну глубь моей души скрывает, —

В ней вечная любовь оттиснула печать.

Но, мучась без надежд, принуждена молчать:

Любви виновник о ней совсем не знает.

5 июля, пятница

Иностранцы нашего пансиона понемногу разъезжаются. Уехал студент Упсальского университета, и немец – преподаватель французского языка в какой-то семинарии для приготовления пасторов. Те немногие студентки Сорбонны, с которыми познакомилась за эту зиму, – тоже уехали, скоро я останусь совсем одна в пансионе. Меня усердно навещает только немец да Бертье с программами и книгами. Я усиленно занимаюсь.

8 июля, понедельник

Пошла слушать Кореневскую: она сегодня сдает экзамен и выдумала надеть тогу, как студенты, хотя женщины и избавлены от этой формальности. И, боже, – до чего она была смешна! Эта красивая старинная одежда очень идет к фигурам высоким и стройным, но уж никак не к низенькой женской, с симпатичным, круглым, простым лицом русской поповны.

Нет, ни за что не надену эту тогу, что за интерес быть смешной и некрасивой.

Усердно занимаясь весь год уголовным правом, – Кореневская по остальным подготовилась только-только чтобы сдать и поэтому отвечала неважно. Но с какой тревогой следили за ней ее товарищи! Надо было видеть, как они боялись за нее: как бегали взад и вперед по двору, пока тянулся экзамен, около двух с половиною часов.

Как ни мало расположен французский студент смотреть на женщину как на товарища – все же и среди них, как и везде, можно встретить порядочных людей.

10 июля, среда

Все безнадежно… Так нет же! не поддамся я этому настроению!

Надо уехать… Скорее, скорее, не буду ждать экзамена до 3 августа, слишком долго. Скажу Бертье, чтобы он уладил дело, переменюсь с кем-нибудь номером. Буду заниматься день и ночь – но сдам экзамен и скорее уеду в Англию. Чтобы не терять даром времени вакаций – научусь по-английски. Буду работать как вол, чтобы только овладеть собою.

12 июля, пятница

Стоит невыносимая жара. Я никак не могла себе представить – до какой степени может быть жарко… Я задыхаюсь… Кажется, что в голове не мозг, а раскаленные уголья. Кладу на голову компресс, раздеваюсь и завертываюсь в сырую простыню – и, несмотря на это, с трудом могу заниматься.

Сквозь закрытые окна и ставни доносится шум с улицы: это начинается национальный праздник.

15 июля

Вчера вечером ходили смотреть с Бертье и немцем фейерверк на Pont-Neuf и танцы на улицах.

Французы умеют и любят веселиться. Этот праздник тем интересен, что является действительно народным – буржуазия теперь уже покинула свои роскошные отели в Елисейских Полях, аристократия – Сен-Жерменское предместье; в столице остается рабочий народ, – его предки разрушали Бастилию, – он же и празднует этот день.

Чем у́же улица – тем она оживленнее: висят гирлянды зелени, бумажных цепочек; фонари, точно разноцветные глаза, светят в темноте, покачиваясь на невидимых