Алексей Федоров - В небе - пикировщики !

Несмотря на то, что по моей просьбе пилот торопится, этот день кажется не по-зимнему длинным. Перемерзший и утомленный пассажирским бездельем, я потерял счет посадкам и взлетам, совершаемым Панкратовым лишь для заправок. Скоро надвигающиеся сумерки начали заштриховывать редкие в степях земные ориентиры. И тут Панкратов указывает наконец на околицу большого села: "Штакор!" Положив машину в вираж, летчик точно направляет самолет на небольшую полянку между кустарниками и большим красным кирпичным домом штаба 3-го смешанного авиационного корпуса. Сбавляя скорость, легкий У-2 "закозлил" на неровностях внешне совершенно гладкой площадки.

Пожилой капитан, видимо совсем недавно призванный из запаса, встретил нас у самой машины. Держась подчеркнуто по-военному - угловато, строго и чуточку картинно, капитан тем не менее запросто и крепко пожал мне руку и совсем уж по-штатски сказал:

- Генерал ждет вас, товарищ.

Командир 3-го смешанного авиакорпуса Владимир Иванович Аладинский оказался радушным человеком. Но прежде чем убедиться в этом, пришлось с трудом "форсировать" всего каких-нибудь метров сто, отделявших наш самолет от дома. Промерзшие и затекшие от длительного бездействия ноги и руки подчинялись плохо. В жарко натопленном доме меня на какой-то миг сильно бросило в сон. Генерал, поняв это состояние и не дав официально представиться, перебил меня:

- Ну, Алексей Григорьевич, давай-ка с устатку борщецом разогреемся.

Стол, вплотную придвинутый к стене, был уже накрыт на четверых. С боков подсели мой сегодняшний спутник летчик С. Панкратов и встретивший нас капитан. На столе - грубая скатерть, четыре скромных прибора и дымящаяся супница. В наступившей тишине зазвенели ложки.

- Отдыхать, тебе, подполковник, не придется,- неторопливо заговорил Аладинский.-Тридцать девятый ждет. И чем скорей ты отпустишь командира полка, тем будет лучше для дела. Да и для тебя тоже.

В последней фразе уж не осталось ни малейшего следа того хлебосольного благодушия, которым здесь попотчевали поначалу. Капитан испытующе глянул на генерала, затем, будто сочувственно, на меня. Панкратов, неожиданно подавившись, закашлялся. А генерал резковато бросил:

- Попрошу карту! - И вышел из-за стола. Капитан сноровисто распахнул на стенке занавеску и не без изящества подал указку. Все разом положили ложки и стали сосредоточенно разглядывать густое переплетение красно-синих стрел, представшее перед нами. Усмехнувшись, командир корпуса сказал:

- Не собираюсь сказать ничего такого, что способно испортить вам аппетит.

И, с минуту-другую подумав, продолжал, обращаясь ко мне:

- "Дон"... Русское слово, а пригодилось-таки немцам для названия группы армий под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна. Этими силами фашистское командование надеется восстановить свое положение на Волге. Но как Паулюс захлебывается волжской водицей, так и Манштейн хлебнет ее в нашем "тихом" Дону.

Генерал прошелся взад-вперед, и указка, проскользнув над самым моим плечом, уперлась в карту.

- Видишь, отсюда, от шолоховских Вешек, до Маныча шестьсот километров. Манштейн развернул здесь до тридцати дивизий. Дела-то у них плохие: отборные силы перемалываются в нашем котле, а манштейновские фланги в Ростовском, в частности, направлении прикрыты только что подошедшей 8-й итальянской армией. За несколько дней до твоего приезда наш Юго-Западный фронт завязал с ними ожесточенные бои. Уже сейчас ясно, что днями обязательно прорвемся на рубеж Новая Калит-ва - Беловодск - Миллерово...

Комкор сел. Положил указку рядом с ложкой и, поглядев на меня в упор, тихо, но твердо закончил:

- Сам понимаешь, работы у нашего брата полон рот. Это себе заруби, Алексей Григорьевич!.. За три дня летчики нашего корпуса совершили более тысячи боевых вылетов.

В тридцать девятом полку

На крыльце штаба авиационного корпуса много офицеров. Их взгляды обращены к околице. С трудом протискиваюсь вперед. Мороз тут же начинает щипать щеки. Степь, запорошенная искрящимся снегом, рассечена пополам дорогой, выходившей из села и поблескивавшей накатом, словно зеркальное стекло. Постепенно на околицу накатывалось нестройное глухое похрустывание. Потом появилась огромная тень. Словно змея, извивалась и медленно приближалась она к Калачу-Воронежскому.

Пленные!.. Я это понял лишь тогда, когда голова колонны поравнялась с нами, и был потрясен полной потерей этими людьми какого бы то ни было воинского вида: обросшие и исхудалые, полураздетые и полуразутые, с трясущимися руками, жадно протягивающимися к нам. В этой бесформенной толпе, которая, кажется, вовсе не нуждалась даже в редкой цепи идущих по обочинам конвоиров, царствовала чинная покорность. Гитлеровцы, хорошо различимые по сравнительно добротной форме, не составляли исключения. Их угрюмость была еще более безнадежной. В колонне пленных шли итальянцы из 8-й армии и румыны из 3-й, немцы - командиры, инструкторы и эсэсовцы из заградительных отрядов. Это была часть войск из группы армий "Дон" Манштейна, попытавшегося деблокировать 6-ю армию Паулюса в Сталинградском котле. Не выполнив задачи, Манштейн откатывался назад. На гигантском советско-германском фронте наметился исторический перелом.

Чья-то рука легла мне на плечо:

- Командир тридцать девятого?

- Так точно, - ответил я.

- Заместитель командира авиакорпуса по политчасти полковой комиссар Карачун,- представился он и, кивнув в сторону пленных, спросил: - Вошли в курс здешних дел?

- Так точно.

- В таком случае медлить нечего. Поехали. Буду представлять вас комдиву и личному составу полка.

К полуночи старенькая "эмка" доставила нас в Таловую. Командир дивизии Степан Игнатьевич Нечипоренко уже поджидал нас.

- Давай, Федоров, поутру двигай в полк. Да побыстрей сменяй майора.А сейчас спать! Отдохни, пока есть возможность.

Какое-то странное, стыдливое смятение звучало в этих словах. Засыпать, несмотря на усталость, трудно. Тяжелыми были предчувствия. Ранним утром следующего дня они оправдались в полной мере.

Начальник штаба полка подполковники. А. Альтович встретил нас на Нижне-Каменском аэродроме, поразившем своей сонной пустынностью. Беспорядочно расположились на поле всего лишь несколько полузачехленных машин. Молча откозыряв, вышли размяться. Оглядели унылое поле. Вновь встретившись взглядом с Альтовичем и выждав, не вмешается ли полковой комиссар Карачун, спрашиваю:

- А командир где?

Поглядев на свои отменно начищенные сапоги, подполковник нехотя ответил:

- В деревне... На квартире.

- Тогда едем к нему.

Минут через десять, когда машина поравнялась с хатой, крытой железом, начштаба, не поднимая головы, проговорил: