Георгий Кнабе - Корнелий Тацит: (Время. Жизнь. Книги )

Происхождением и семьей, таким образом, было во многом задано Тациту характерное для него представление о достойном общественном поведении: человек реализует себя в служении государству, воплощенному в принцепсе, это служение предполагает способности, опыт, трезвое отношение к жизни и деятельную энергию, оно несводимо к придворным и сенатским интригам и потому обладает самостоятельным положительным содержанием. Тацит выходил в путь с уверенностью, что жить достойно — значит служить.

2. Родина. Свидетельство Плиния Старшего об отце Тацита дает материал для суждения не только о социальном происхождении историка, но и о его родине, которая из прямых данных нам неизвестна и которую надо попытаться определить.

Римлянин, как мы видели, всегда и в любом деле был окружен родственниками, друзьями и близкими, с которыми он советовался и на чью поддержку опирался. Эта «когорта друзей» состояла в основном из земляков. Римлянин поэтому сохранял тесную связь с родиной всю жизнь и досконально знал ее людей и места. Неизвестную нам из прямых источников родину Тацита надо искать в одной из тех областей, людей и места которой он знал особенно глубоко и полно. Таким поискам может помочь следующее наблюдение. Среди 446 упоминаемых в его произведениях географических пунктов или районов есть 26, в описании которых попадаются конкретные детали пейзажа, не связанные с общей географической картиной данной местности и не мотивированные ходом исторического повествования. «Равнина Идиставизо… расположенная между Визургием и холмами, имеет неровные очертания и различную ширину, смотря по тому, отступают ли берега реки или этому препятствуют выступы гор»;[59] «Бизанций же и в самом деле стоит на плодороднейших землях и на берегу моря, отличающегося редким изобилием — несметные косяки рыбы, рвущейся из Понта, наталкиваются здесь на гряду скал, косо стоящих под водой и, отклоняясь от изгиба противоположного берега, подходят к самому порту».[60]

Есть основания считать, что такие детали встречаются в описании мест, которые Тацит знал досконально и подробно в результате личного знакомства. Они не могли быть заимствованы из использованного Тацитом источника, так как в тех случаях, когда существование такого источника бесспорно, эти немотивированные географические детали отсутствуют. Они не могли быть данью стилистическим традициям этнографических описаний, во-первых, потому, что не встречаются там, где принадлежность тацитовских сочинений к этнографической литературе не вызывает сомнений, как, например, в «Германии»; во-вторых, потому, что Тацит перерабатывал используемые им источники до неузнаваемости, полностью подчиняя их изложение своим стилистическим установкам, а эти установки требовали рассказа предельно обобщенного, без частностей, направленного на раскрытие лишь общественно-исторической и психологической сущности происходящего и потому исключавшего слишком реалистические детали. Немотивированные детали не встречаются в описании стран, где Тацит заведомо не был, и встречаются неоднократно в описании Рима и Малой Азии, где он заведомо был.

Если попытаться эти детали картографировать, то, кроме мест его службы — Рима с Кампанией и Малой Азии с некоторыми примыкающими местностями, перед нами окажутся три ясно очерченные области, в которых они сосредоточены и за пределами которых их нет: Белгика и Нижний Рейн, северо-восток Нарбонской провинции (совр. юго-восточная Франция), долина реки Пада (совр. По), или, как говорили римляне, Циркумпаданская Галлия. По тем же областям распределяются и надписи, которые исследователи связывают с именем историка. Поскольку считать Тацита коренным римлянином или выходцем из Малой Азии нет никаких оснований, родиной Тацита должен быть один из перечисленных районов.

Прокуратор Корнелий Тацит мог проживать с семьей только в официальной резиденции прокураторов Белгики Августе Тревиров (совр. Трир). Поскольку будущий историк появился на свет в конце 50-х годов, и если, как явствует из биографии Плиния Старшего, его свидание с Тацитом-отцом относилось к концу 50-х-началу 60-х годов, наш Тацит должен был родиться и провести первые годы именно здесь. Одна любопытная деталь подтверждает сказанное. Штат прокуратора состоял из самых разных людей — чиновников, солдат и центурионов, образовывавших разноплеменную и разноязыкую массу. Больше всего, однако, среди них было местных уроженцев, и соответственно в их быту, обычаях и речи также преобладали местные элементы. Эти люди окружали резиденцию прокуратора, заполняли ее, и дети римских сановников, особенно маленькие, общались не в последнюю очередь с ними. Между тем известно, что Тацит всю жизнь говорил с легким, но отчетливо слышным акцентом. Естественно допустить, что он появился под влиянием тех, кто окружал будущего историка. Устойчивость его показывает, что Тацит жил в этой среде самое малое до 6-7-летнего возраста, когда у детей окончательно закрепляются фонематические навыки, т. е. покинул Белгику не раньше середины 60-х годов. Существование в его сочинениях рейнско-белгской группы немотивированных деталей пейзажа объясняется, скорее всего, таким образом.

Этим, однако, еще не решается вопрос о его родине, потому что «место рождения» и «родина» были для римлян разными понятиями. Император Клавдий, например, был римским патрицием сабинского происхождения, но родился он в Лугдунуме, в Галлии. Местом рождения принцепса Элия Адриана был город Рим, а родиной — Италика в провинции Бетика в Испании. В основе этого различия лежало углублявшееся расхождение между римским гражданством, становившимся по мере роста государства все более абстрактной юридической категорией, и реальными связями человека с областью и городом, откуда происходил его род. В I в. н. э. именно и только этот последний край, с которым римлянин был связан всеми нитями, начинает называться собственно родиной — patria. Корнелий Тацит родился в Августе Тревиров в Белгике, но родина его не могла находиться в этих полудиких местах, по-настоящему еще даже не романизированных. В I в. они почти не дают сенаторов и уж, во всяком случае, не дают консулов. Настоящей родиной его был один из двух остальных районов скопления немотивированных географических деталей. Ряд исследователей высказывается в пользу долины Пада, ряд других — в пользу Нарбонской провинции; и те и другие приводят в подтверждение своих взглядов множество аргументов. Есть много данных, показывающих, что последние правы, а первые нет, причем дело даже не в логических выкладках и ученых доказательствах, а в том, что за городами, людьми и событиями Циркумпаданы у Тацита почти никогда не стоят те точные разительные мелочи, тот переизбыток необязательной информации, словом, та живая жизнь, которой так много в его рассказах о северо-восточной части Галлии Нарбонской.