Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов

что неведомый переводчик письма допустил ошибку. О ней поведал позднее Пётр Леонидович Капица, который как раз в то время работал в резерфордовской лаборатории и был там единственным русским:

«Как-то Резерфорд позвал меня к себе в кабинет, и я застал его читающим письмо и грохочущим своим открытым и заразительным смехом. Оказывается, письмо было от учеников какой-то украинской средней школы. Они сообщали Резерфорду, что организовали физический кружок и собираются продолжать его фундаментальные работы по изучению ядра атома, просят его стать почетным членом и прислать оттиски его научных трудов. При описании достижений Резерфорда и его открытий, сделанных в области ядерной физики, вместо физического термина они воспользовались физиологическим. Таким образом, структура атома в описании учеников получила свойства живого организма, что и вызвало смех Резерфорда». [121, с. 205–215]

Эту историю Пётр Капица привёл в своём выступлении на заседании в Лондонском Королевском обществе 17 мая 1966 года, и, понятно, некоторые углы он сгладил. На самом деле Резерфорд понял из письма, что, расщепив атом, он имел счастье найти в нём не ядро, а… яйцо. Причём не куриное, а… человеческое, мужское.

Чем руководствовался автор такого перевода, совершенно неясно. Можно представить, что слова «ядро» и «яйцо» можно как-то перепутать в русском языке. По созвучию и в состоянии серьёзного отравления спиртосодержащими напитками. Но как можно в немецком перепутать Kern и Hoden – загадка полная.

Так что смех Резерфорда, который владел немецким как языком тогдашней науки, был вполне понятен.

Но притом сей курьёзный случай показывает главное: руководитель кружка в ранге лаборанта уже умел по-настоящему зажечь своих учеников важнейшими и актуальнейшими для своего времени научными задачами. Разумеется, потому, что увлекался сам и многое при этом сам впервые узнавал. Вот этим счастьем обретения нового знания он заражал школьников.

П.Л. Капица в Кембридже. 1933 г.

Из открытых источников

А те его разве что на руках не носили. Тем более что общение и уроки за школьными стенами не заканчивались: учитель организовывал подопечным экскурсии. В том числе дальние, посещения заводов и институтов. Так что уже достаточно скоро Александров стал известным в Киеве учителем, на занятия к которому в его кабинет физики, оснащённый приборами, изготовленными в кружке, приходили целыми классами из других школ. Ещё бы: это действительно было интересно. Ведь здесь вместо традиционного для имперской школы лекционного метода Анатолий Петрович давал материал методом лабораторным, близким к модному тогда в США Дальтон-плану.

Почему это удавалось и его не били по рукам? А потому, что в те, первые после смуты, годы вся страна экспериментировала кто во что горазд. Это уже позже в извечном споре «лекционной» и «лабораторной» моделей обучения победила первая. Очевидно, в интересах массовости и быстроты. А тогда свободу эксперимента ограничивал только принцип нерушимой лояльности к советской власти. Не покушаешься на неё – и твори, выдумывай, пробуй! Тот эпизод в «Республике ШКИД», где словесник обучает юных оболтусов русскому языку посредством песенок про «курсисток, толстых, как сосиски», – не просто юмор. Это сценка, отражавшая вполне распространённую практику свободы преподавания.

Да что – школа! Вспомним, как бурлил театр. Как шумела литература. Архитекторы соревновались отчаянно. Да тот же «русский авангард» в художественном искусстве, хоть и за рубежом себя в основном явил, но тоже в известной мере стал детищем сублимации – той психологической компенсации, которая опрокинулась на весь народ после жертв и страданий, принесённых на алтарь революции.

Словом, молодой школьный экспериментатор Анатолий Александров не только не был бит по рукам, но даже приобрёл популярность в Киеве. Особенно в 1925 году, после того как «Киевская правда» сообщила народу об ответе Резерфорда кружковцам из 79‐й школы.

Его стали выдвигать и по общественной линии: председателем месткома, объединяющего все культурные учреждения района, председателем межшкольной комиссии по охране труда и даже членом городского совета. То есть организаторские способности человека, который едва шагнул за второй десяток лет, были признаны в масштабах Киева и высоко оценены. В том числе и в местном комитете партии. Ибо, разумеется, без ведома и одобрения горкома никто в депутаты горсовета не попадал ни тогда, ни позже, вплоть до последних лет коммунистического правления в России.

Глава 3

Учителю – учиться

И в общем и целом всё было хорошо. Как впоследствии рассказывал сам Анатолий Петрович, он, будучи молодым учителем, совершенно не собирался становиться учёным. Весь тот период работы школьным преподавателем Александров с теплотой вспоминал и будучи уже высшей научной инстанцией в стране – президентом Академии наук: «За всю мою большую и сложную жизнь приходилось заниматься самыми разнообразными делами и в общем с хорошими, как мне кажется, важными результатами. Но особенно приятно запомнился первый период моей жизни, когда я был учителем в средней школе». [116]

И возможно, не так уж сильно и приукрашивала свою роль в судьбе Александрова та разбитная бабка Ольга из хутора Млынок в диалоге, который поминал президент Украинской академии наук Борис Патон:

«В другой раз, перед приездом АП в Киев, мы решили повезти его в районный центр Тараща, где он родился. Кавалькада машин, областное и районное начальство, пионеры с цветами, флажками и песнями. Мы довольны, и вдруг АП спрашивает: «Куда мы едем?» – «Как куда, на Вашу родину в Таращу». Поморщился АП и говорит: «А нельзя ли поехать на хутор Млынок? В Тараще я только родился, а лучшие юные годы провел на хуторе!»

Воля гостя – закон. Поворачиваем оглобли и едем в другую сторону, в другой район. АП диву дается, по дороге опять встречи с пионерами, цветы, улыбки, смех, песни. И как областное начальство успело все это сделать? Видимо, дар предвидения!

Подъезжаем к Млынку. АП просит остановиться около хаты дяди Гриши, болен он, уже не поднимается с постели. Зашел АП к нему, поговорили, вспомнили события более чем полувековой давности. Выходит АП, на глазах слезы, исполнил свой человеческий долг. Этот эпизод снова-таки свидетельство глубокой человечности АП.

А в лесу уже большой шатер, столы под белоснежными скатертями, горилка, рыба всех сортов и видов. Сели за столы, начался лесной пир. Вдруг АП обращается к сидящей напротив него женщине: «Слухай, Олю, дивлюсь я на тебе, та и думаю, i чому ми тодi з тобою у клуш не переспали?» Баба Оля была остра на язык и мгновенно отвечает: «Слухай, Толю, шо я тобi скажу. Якби переспали, то мабуть не був би ти сьогоднi президентом».

АП