Товарищество на вере. Памяти Инны Натановны Соловьевой - Анатолий Смелянский

сейчас, без нескольких бесед, которых у меня еще нет, виден скелет возможного послесловия. Какие-то куски я условно озаглавил, везде сохранил акустическую прелесть твоей речи. Там, где мне казалось что-то недосказанным, написал, что хорошо было бы досказать или прояснить и т. д. Вопрос такой: не хотела ли бы ты посмотреть уже собранное, чтобы не работать мне и тебе вслепую? Мы ведь разделены океаном, и мне иногда кажется, что надо услышать от тебя отклик. Уже набралось более 100 страниц текста (если перевести его в привычный формат), и нужен твой глаз. Я прилечу 22 мая, и к тому времени ты спокойно все посмотришь, договоришь, поправишь при участии твоих прекрасных помощников. Если ты согласна, я тебе немедленно пришлю этот прообраз твоей статьи.

Обнимаю сердечно. Т.

21.06.2019

Москва

Толя, родной и любимый!

Дочитала все собранное по твоему плану, т. е. весь текст Кудрявцева. Я поздравляю нас: книга вышла чудесная, такая, какую и хотелось сложить. Она сложилась, ее ждут, ее нельзя задержать. Она прекрасна. У меня на душе тоже прекрасно, как тогда, когда вы с Олей были у меня. <…> Целую крепко, обнимаю, радуюсь. Ай да мы! Все сделали как надо, а твое, мое послесловие к книге еще до меня не добралось.

Просьбу насчет переноса статьи могла бы мотивировать, но, вероятно, ты прав. Последняя тетрадь открывает книгу законно и правдиво.

И молитва под конец тоже на месте. Могу прибавить только: «…и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»

Это тоже слышится «за кадром».

Люблю, благодарю, радуюсь. Твоя Инна.

30.08.2019

Москва

Толечка, боюсь предаться надежде, боюсь поверить, что все кончается благополучно, с наименьшими потерями в людском составе. Кудрявцев по вредоносности длительного общения с ним оказался на уровне гениев, давно известны фигуры, с которыми лучше никогда не заводиться бы, но кто бы мог подумать, что Кудрявцев опаснее, допустим, Макбета.

Когда уехала Настя, я оказалась совершенно оторванной от общения с тобой. Я понятия не имею, что за вирус на тебя навалился[26]. Ты не можешь себе представить, как мне хотелось бы, чтобы все оказалось совсем, совсем позади и совсем, совсем без последствий. Как мне без тебя трудно и как мне стыдно. Я не могу никак найти слов отблагодарить тебя за твою самоотверженность, за щедрость по отношению и к этой работе, и ко мне лично. Действительно, не могу выразить. Не могу простить себе, что так или иначе, но оказалась виновата во всех сложностях последних месяцев. Может быть, я еще вредоноснее, чем Кудрявцев?

Прости меня, Бога ради. Пребываю в своем состоянии «колясочника» и счастлива, что вернулась Настя, которая теперь для меня основная и единственная, в сущности, возможность поддерживать с тобою связь. Все остальные ведь разболелись. Бедная Таня Горячева ведет себя с образцовым мужеством. Я считаю, что во всей этой нашей тяжелой работе она была действительно работник образцовый и обрела какие-то новые самостоятельные умения. Как бы я ни горевала из‑за всех осложнений, сопутствующих нашей последней работе, дело стоило всех наших усилий. Я уверена, что книга Кудрявцева одно из лучших фирменных изделий нашего сектора. Я жду презентации как двойного праздника. Мечтаю, как все это пройдет. Мечтаю увидеть тебя здоровым. Мечтаю увидеть тебя счастливым. Мечтаю, мечтаю, мечтаю…

Пожалуйста, будь здоров, пожалуйста. И расскажи, чем был болен.

Твоя И.

Прости мой рыдающий тон, другого, на радостях, никак не могу обрести.

30.08.2019

Кейп-Код

Инночка, дорогая и давно родная, спасибо за письмецо.

Про свои болезни говорить не хочется, тоскливая тема. Все произошло по Булгакову: дело не в том, что мы смертны, а в том, что внезапно смертны. В середине солнечного дня, без всякой видимой причины, случился коллапс всех важных систем – поджелудочной железы, печени и желчного пузыря. Лекари называют этот случай септическим шоком. На выписке из госпиталя кейпкодовского они сказали, что я был в часе от ухода. Но вот не ушел, чему рад (несмотря на то, что ты меня бы сейчас не сразу узнала). Мы пока на Кейпе, сижу на жестокой диете и радуюсь любому солнечному дню.

А. Смелянский с внучкой Кирой. Прогулка по Кругу Кунамессета. Фото из личного архива А. Смелянского

Не благодари меня за Кудрявцева, я это делал из любви к тебе и к делу, которое мы затеяли. И мы доведем дело до конца очень скоро. Поскольку Настюшка вернулась, возобновим переписку.

Буду рад любой твоей весточке.

Обнимаю 100 раз.

05.09.2019

Москва

Толечка, радость моя, как я счастлива, что этот мне неведомый безымянный вирус отступился от тебя. Что кроется под псевдонимом «септический шок», не знаю, лишь бы тебе стало легче. И лишь бы не повторялось никогда.

Наверное, сентябри в бостонском округе соответствуют старой доброй «индейской осени». А у нас за окном сегодня вполне прекрасно из‑за законов невнятного августа. По законам невнятного августа листва забронзовела, березы совершенно золотые и на удивление густа зелень больших, необлетевших, схваченных на лету пышных деревьев.

Толечка, радость моя, прости и не знаю, как передать тебе, – я не знала, что благодарность может так терзать и вымучивать, если ее ничем не выразить. Я ведь понимаю, как ты утомлен, а этот Иван Михайлович в противовес своему тезке Москвину не из тех, в общении с которым набираешься сил и внутреннего лада…

А теперь я хотела бы, чтобы фирма занялась бы дневниками Василия Васильевича Лужского, и это как противоядие, это антисептик. Это до того чисто и ясно, и не зря К. С. в одном из последних писем из США твердо говорит: Василий Васильевич лучший человек в Художественном театре, другого такого не было и нет. Рядом с ним и так же хороша Книппер, говорит К. С. далее. То же внутреннее спокойствие, глубокая невозмутимость, свет, который сам себе светит и всем светлее. О МХТ как о легенде праведной земли и как о реальности. Потому что она ведь и есть праведная земля. Как бы здесь ни грызлись и как бы их всех ни портили.

Нет, нет, не помру, пока не будут напечатаны еще две книги, пусть все прочтут «Моя жизнь в труде и борьбе» Судакова и контрдействием к нему записи, которые ведет Лужский, уничтожая свои старые записные книжки. Как там у трамвайной остановки близ Дома Советов, где как театральные афиши объявляются идущие здесь заседания очередных процессов Промпартии и прочее. И как там переносили остановку и люди продолжали