Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

Забрав с участка полка группу раненых, отряд вернулся в медсанбат.　

Их ждали комбат и все товарищи. Их ждали обед и ужин. Перед строем им была объявлена благодарность. На какое-то неопределенное время они были свободны. Могли отсыпаться, дать покой натруженным ногам. Но они долго не могли ни есть, ни пить, ни спать. Впервые в своей жизни они столкнулись со звериной жестокостью фашистов, они все были единодушны в том, что никто из них не поднял бы руку на беспомощного раненого врага.　

В середине сентября медсанбат ушел из Шереметевского парка в здание Финансово-экономического института, выслав передовой хирургический медицинский отряд в трамвайный парк имени Коняшина. Операционную отряда разместили в одноэтажном каменном здании, где была горячая вода. Раненых не накапливали, после операций их увозили трамвайными поездами в сортировочный госпиталь, располагавшийся в корпусах больницы имени Мечникова.　

Частыми гостями медиков в трамвайном парке имени Коняшина были начсанарм-42 военврач первого ранга Я. А. Барейша и армейский хирург военврач первого ранга И. С. Белозер. Они видели, как ослабленные голодом раненые засыпали на операционных столах от двух-трех десятков капель эфира.　

Во время дежурства врача Л. В. Шебалиной в приемную комнату, шатаясь, вошел немолодой боец. На мертвенно-бледном его лице блестели глаза, стекал грязными ручейками пот. На спине он держал потерявшего сознание солдата, в руках — его винтовку. Войдя в комнату, он бережно положил того, кого нес, на скамью.　

— Возьмите его, ради бога. У меня нет больше сил. Вот его винтовка. Я и так достаточно наказан. Самому стыдно.　

Как потом выяснилось, тот, кто нес на себе солдата, совершил тяжелый проступок: взял себе двойную порцию хлеба. Обезоруженный, сопровождаемый конвоиром, он направлялся к начальству, волнуясь и проклиная себя. Но конвоиру по дороге стало плохо. Тогда он взвалил его на плечи и доставил сюда.　

Проснулись они оба в палате с отечной формой дистрофии и были переправлены во фронтовой госпиталь.　

Глубокой осенью сорок первого группа медиков полковой санчасти 13-й дивизии была выдвинута вперед, она принимала раненых под Пулковом, в Песках, в невесть как уцелевшем дощатом сарае.　

И вот случилось обыденное: кончился перевязочный материал. Доставка его засветло была опасна…　

Младший врач полка Татьяна Панич, очень бледная молодая усталая женщина с темными, прямыми, коротко остриженными волосами, все чаще подходила к подслеповатому оконцу, вглядывалась, прислушивалась. За стенами сарая бушевала война — она доносилась то пулеметными очередями, то близкими артиллерийскими разрывами. В тот дождливый день врач с нетерпением ожидала вечера. Но, оказывается, к ним можно пройти и днем, если этого очень хотят отважные люди.　

Утром комбат Дятченко вызвал старшего сержанта С. Короткевич и сандружинницу П. Муравьеву и поручил им доставить ящик с перевязочными материалами в далекую санчасть. Шофер медсанбата Костя Банков заправил машину горючим, погрузил в нее громоздкий ящик, помог женщинам забраться в кузов.　

— Поехали, голубка, — сказал Костя, обращаясь к своей любимой машине, крытой брезентом, и дал газ.　

Они пронеслись по Московскому проспекту, выехали на шоссе. Возле Витебской железной дороги, у виадука, стали рваться снаряды. Байков развернул машину, притормозил и вытащил на мокрую землю зеленый ящик с перевязочным материалом — дальше ему ехать днем было нельзя.　

— Как вы только его дотянете? — Костя покачал головой. — Ну, ни пуха ни пера! Поехали, голубка.　

И «голубка» унеслась в медсанбат.　

Они остались одни в открытом поле — молодая работница П. Муравьева в лихо заломленной пилотке и старший научный сотрудник Академии художеств С. Короткевич — обе сандружинницы, ополченки. Что есть силы они тянули на ремнях ящик в полковую санчасть.　

Угрюмо нависали вдали Пулковские высоты. Сквозь сетку дождя, как в тумане, виднелись развалины Пулковской обсерватории. На шоссе рвались снаряды.　

Не прошли они и двух километров, как чертовски устали. Отяжелела взмокшая плащ-палатка. Вдруг их внимание привлек шум мотора. По дороге мчалась полуторка.　

— Стой, остановись! — крикнула Короткевич, забыв присущую ей выдержку и сдержанность. И Муравьева замахала руками, неуклюже переставляя ноги в больших сапогах.　

Машина остановилась. Из кабины спрыгнул на землю водитель, старший сержант.　

— Куда вы этот ящик тащите?　

— В полк. Перевязочный материал. Подвези, браток!　

Водитель сочувственно посмотрел на сандружинниц и, кряхтя, поднял облепленный землей ящик.　

— Ну и тяжелый! Подвезу я вас, братцы-девицы, только до поворота. Дальше ни проехать, ни пройти, и вам не советую до темноты храбрость свою показывать. Подстрелят, как уток.　

Шофер подвез Короткевич и Муравьеву еще немного вперед и высадил.　

Военврач 3-го ранга Т. А. Панич. Погибла под Пулковом в сентябре 1941 года.

Снова они стали пробираться вперед. Заслышав вой летевшей мины, падали наземь.　

Было еще светло, когда они добрались до санчасти.　

— Милые, хорошие мои, — говорила врач Татьяна Панич, обнимая женщин. — Огромное вам спасибо! Как это вы решились идти к нам в такое время? Вот чай, каша. Все холодное, но огонь сейчас разводить нельзя. Ешьте отдыхайте.　

Ночью к сараю подошла «голубка». Осторожно, стараясь себя не обнаружить, Тося Яковлева, Шура Баракшина выносили и выводили раненых.　

Короткевич и Муравьева вернулись в медсанбат на рассвете. На их руках кровянились мозоли, болела поясница. Но они были счастливы, что выполнили боевое задание по доставке перевязочного материала на передовые позиции.　

Прошло несколько дней. Как-то поздно вечером в санчасть попал снаряд, и сарай запылал, как гигантская свеча. Унылый дождик погасить огонь но смог. Наутро на пепелище нашли небольшие женские часики врача Татьяны Панич. Они пережили гибель своей хозяйки и по-прежнему ритмично тикали…　

Декан биологического факультета Ленинградского университета профессор Дмитрий Николаевич Насонов пришел в пункт формирования 5-й дивизии народного ополчения в первые дни августа сорок первого года.　

Его не интересовали чины и звания. В трудные для Родины дни он сменил свой серый костюм на строгую военную форму и стал командиром санитарного взвода медсанбата, самого хлопотливого и беспокойного подразделения медицинской службы дивизии. Насонов был выше среднего роста, хорошо сложен. Высокий лоб переходил в лысину. Светлые глаза становились огневыми, когда он сталкивался с ложью или недобросовестностью в научных изысканиях.　

Крупнейший ученый, создатель оригинальной школы цитофизиологов, Насонов появился в медсанбате одним из первых. Пока высокое санитарное начальство решало, какие звания можно присвоить биологам, зачисленным на медицинские должности, комбат Сомов на свой страх и риск ввинтил в петлицы рядового Насонова, служившего в первую мировую войну санитаром, одну «шпалу», возведя его таким образом в чин военврача третьего ранга. Верный товарищ Насонова по довоенной работе доктор биологических наук Владимир Яковлевич Александров стал фельдшером санитарного взвода и получил