Раневская - Глеб Анатольевич Скороходов

Это одна из замечательных сцен фильма. В ней все смешно: и то, чем занимается милое семейство, и то, как оно это делает. Раневская здесь, повторим, минимальный соавтор Шварца-сценариста, но полная хозяйка роли. По сценарию дочки сообщают матери о знаках внимания, и та, зная силу документа, немедленно фиксирует в блокноте каждый факт. Ф. Г. ничего не добавила в текст. Она только повторила в несколько усеченном виде реплики дочерей. На экране сцена выглядела так:

«Анна. Запиши, мамочка, принц взглянул в мою сторону три раза…

Мачеха. Взглянул – три раза.

Анна. Улыбнулся один раз…

Мачеха. Улыбнулся – один.

Анна. Вздохнул один, итого – пять.

Марианна. А мне король сказал: „Очень рад вас видеть“ – один раз.

Мачеха. „Видеть“ – один раз.

Марианна. „Ха-ха-ха“ – один раз.

Мачеха. „Ха-ха-ха“ – один раз.

Марианна. И „Проходите, проходите, здесь дует“ – один раз.

Мачеха. „Проходите“ – один раз.

Марианна. Итого три раза».

Свои реплики Раневская произносила меланхолически-деловито, как бы повторяя слова дочерей для себя. Притом она с легкой небрежностью вела запись в блокноте – точно так, как это делают современные официанты. Закончив запись, Мачеха, не моргнув глазом, подытожила ее тоже не менее «современно»: «Итак, пять и три – девять знаков внимания со стороны высочайших особ!»

Реплика неизменно вызывала смех. Находка Раневской вскрывает немудреный подтекст роли. В пору, когда любая критика чуть «выше управдома» находилась под запретом, подобные намеки находили у зрителя радостное понимание.

Я поинтересовался, как Евгений Львович относился к таким «вольностям» актрисы?

– О, он был очень доволен, – сказала Ф. Г., – хотя, как никто другой, бережно, даже болезненно бережно относился к каждой фразе, каждому слову в сценарии. Очевидно потому, что работал над своими вещами необычайно тщательно. Меня Шварц любил и позволил несколько отсебятин – правда, согласованных с ним.

Там была еще такая сцена. Я готовлюсь к балу, примеряю разные перья – это я сама придумала: мне показалось очень характерным для Мачехи жаловаться на судьбу и тут же смотреть в зеркало, прикладывая к голове различные перья и любоваться собой. Но для действия мне не хватало текста. Евгений Львович посмотрел, что я насочиняла, хохотнул и поцеловал руку: «С Богом!».

Теперь эпизод стал таким.

Мачеха, всхлипывая, садится к зеркалу, а Золушка подает ей диковинные перья.

–Я работаю как лошадь. Бегаю (перо), хлопочу (перо), требую (перо), добываю и добиваюсь (перо), очаровываю (тощее павлинье перо)[9].

Кстати, хотя все это и вошло с разрешения Евгения Львовича в фильм, но, издавая сценарий, Шварц остался верен первоначальному варианту своего текста и вымарал все мои «добавки», все эти «добываю и добиваюсь» – еще одно свидетельство, как относился он к написанному.

Мачеха – одна из лучших комедийных ролей Раневской. Но вот загадочная метаморфоза: злая Мачеха – объект ненависти читателей «Золушки» в фильме вызывает восхищение и восторг. Даже юные зрители, которые часто острее взрослых воспринимают зло, встречают появление Мачехи на экране с радостным оживлением. И по окончании фильма говорят о ней не с возмущением, а с любовью.

Почувствовав необычность трактовки Раневской, Р. Юренев в книге «Советская кинокомедия» делает неожиданный вывод: «Актриса насыщает свою роль такой эксцентрикой, такой бьющей через край веселостью, что губительница Мачеха… перестает быть отрицательным образом». Вот уж нет! Шварц и Раневская действуют в полном согласии, как два дружных соавтора. Их Мачеха ни на секунду не перестает быть «отрицательной». Ее чванство, хамство, тирания обрисованы и сыграны выпукло, четко, без полутонов. Мачеха, даже покидая поле битвы, не желает признавать поражения. «А еще корону надел!» – успевает она бросить королю.

Мачеха Раневской глупа и мелочно коварна. Она, конечно, никогда не признается в этом, ибо считает себя талантливым стратегом и женщиной, умеющей жить. Как она хочет пробиться в высший круг – в королевское семейство! Для этого все средства хороши.

«Капрал! Зовите короля! Туфелька как раз по ноге одной из моих дочек, – стремительно приказывает она, не собираясь примерять хрустальный башмачок. И тут же добавляет весьма многозначительно: – Я вам буду очень благодарна. Вы понимаете меня? Очень! (Тихо.) Озолочу!»

А как деловито-озабоченно осведомляется она, когда башмачок пришлось все же примерить и он оказался мал для ее дочерей: «Других размеров нету?»[10]

И все это Раневская делает открыто, напоказ. Ее коварство – демонстративное, хитрость – обнаженная, глупость – откровенная. Раневская играет свою Мачеху так, что заставляет зрителя насквозь видеть ее.

Демонстративное коварство Мачехи – не страшно, оно – смешно. Раневская сама смеется над ним и приглашает к смеху зрителя.

Как-то я наткнулся на интересное предположение критика, сказавшего, что Раневская, играя одну из своих совершающих неблаговидные поступки героинь, скорее всего, полюбила ее. Причем полюбила не несмотря на ее поступки, а скорее благодаря им.

Думаю, что Раневская всегда любила своих героинь, – это принцип ее актерского и человеческого отношения к роли. Все ее творческие удачи связаны с таким отношением. Она стремилась сыграть своих героинь так, чтобы мы восхитились ими, даже если нам продемонстрируют превосходную степень качеств, обычно не вызывающих восхищения. Раневская убеждает, что можно заставить зрителей ненавидеть героя, восхищаясь им. Восхищение это от мастерства актрисы.

А. Я. Таиров писал в «Записках режиссера»: «В моменты самых трагических катаклизмов на сцене в душе у потрясенного и всецело захваченного зрителя должна все же трепетать улыбка – улыбка, возникающая от того ощущения, которое он неизменно испытывает даже в самые трагические минуты,– от наслаждения творимым на его глазах, всегда радующим искусством».

«Золушка» – минимальный вариант вмешательства Ф. Г. в текст роли, прямого соавторства. Но кто установит ее многочисленные дописки текста в других фильмах?

– Как рождаются эти фразы, трудно сказать, – говорила Ф. Г. – Часто путем долгих поисков, когда мучаешься над текстом и не можешь понять, чего же не хватает. Иногда как бы само собой. Но без этого я не смогла бы играть. Вот в «Мечте», помните, я обнаруживаю пропажу денег, кидаюсь к прислуге, выхватываю у нее из-за пазухи пачку купюр и кричу:

«Смотрите, панове, у меня в доме воровка. Она обокрала меня, сломала комод и вытащила деньги. Это же мои деньги – они еще пахнут нафталином!»

Последняя фраза про нафталин родилась на съемках – я нюхала деньги и громогласно объявляла результат. Без него вся сцена мне показалась малоубедительной: ведь запах нафталина здесь единственное доказательство, что к прислуге попали деньги именно из комода. И притом обнюхать собственные деньги, согласитесь, что для Розы Скороход – это точная, характерная