Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

за границей у него были. Однако поступать в университет Альфред не стал, а решил сразу направиться к Теофилю-Жюлю Пелузу (1807–1867) – французскому химику, занимавшемуся среди прочего и взрывчатыми веществами, у которого в свое время стажировался и Зинин, давший Альфреду рекомендацию к своему учителю. К тому времени Пелуз уже разработал легковзрывающуюся нитробумагу, ставшую предшественником нитроглицерина, открытого его учеником Собреро, а также пироксилин, являющийся основой для производства бездымного пороха.

Умудрявшийся работать сразу на многих направлениях, Пелуз создал у себя дома школу-лабораторию, которую посещали многие будущие корифеи химии, и Альфред Нобель стал одним из них. Именно в этой лаборатории он начал проводить первые опыты со взрывчатыми веществами и не только освоил известные на тот момент методы их получения, но и научился той скрупулезности в работе и соблюдении правил безопасности, без которых просто непредставима работа химика и которые в будущем не раз спасали ему жизнь.

Но напомним, что ему только восемнадцатый год, он жаждет чистой, романтической любви, и Париж манит его не только своими всемирно известным памятниками, музеями и театрами, но и множеством соблазнов. Нет почти никаких сомнений, что он какое-то время посещал не менее прославленные, чем Гранд-опера, парижские публичные дома, но очень скоро понял, что такая любовь – не для него.

Когда нас страсть одолевает,

Обычный фрукт надоедает,

И грех нас может взять в полон,

И ослепить умеет он.

Я мед греха испить был рад,

Но понял я – в той чаще яд.

– так описал он свои первые сексуальные опыты в написанном в те дни стихотворении. Дальше он говорит, что глубоко раскаивается в том, что пошел по этому пути, презирает самого себя, что сладость поцелуя женщины нередко оставляет «дурное послевкусие», что в Париже всем правит «водоворот греха безумный» и «ее величество похоть» и т. д. Все говорит о том, что в первые месяцы пребывания в Париже Альфред подхватил венерическую болезнь, и мы не знаем, удалось ли ему излечиться от нее до конца жизни. Иногда отсутствие у него семьи и детей приписывают именно этому обстоятельству.

Как бы то ни было, «вкусив греха», Альфред с новой силой начинает мечтать о подлинной, большой любви, и вскоре она вроде бы приходит в его жизнь. Во всяком случае, у него рождается стихотворение, в котором он рассказывает, как на одном из балов встречает молодую красивую женщину, приглашает ее на танец и исповедуется ей в своем разочаровании в жизни и в любви, как и положено романтическому герою его любимых поэтов. В другом стихотворении, где красавица уже обретает имя «Александра», он продолжает начатый разговор, жалуясь ей, что «лишь эгоизм и тщету видел всюду», на что Александра отвечает, что мужчина должен в жизни «гордо голову держать» и ставить перед собой высокие цели, а вот предназначение женщины – «в жизнь вашу радость приносить, в беде и счастье рядом быть». В результате герой стихотворения признается, что снова почувствовал себя «бесконечно счастливым» и его взгляд на мир разительно преобразился: «Я мир с ухмылкой презирал, но я другой, я лучше стал».

Судя по всему, это и в самом деле была любовь, и Альфред Нобель даже стал снова подумывать о браке. Но неожиданно Александра тяжело заболевает, и в один из дней лирический герой поэмы находит ее мертвой в постели, в окружении семьи. Ингрид Карлберг считает, что смерть любимой стала для Альфреда поворотным моментом в вопросе выбора между литературой и наукой.

С тех пор мне чужды радости толпы,

Но я природы книгу изучаю,

Она бальзам целебный излучает,

Смягчая боль от горестей судьбы,

– пишет он в финале. Впрочем, та же Карлберг не исключает, что вся эта история могла быть просто придумана юным Альфредом, но мы опять-таки уверены, что у нее была вполне реальная подоплека. В июле 1851 года он получил из дома письмо о смерти полуторагодовалой сестры и поспешил вернуться в Россию, чтобы быть в эти горькие дни рядом с родителями.

* * *

Но жизнь продолжалась. С мая по октябрь 1851 года в Лондоне проходила первая Всемирная выставка «промышленных работ всех народов», и Эммануил Нобель счел важным послать на нее сыновей – Альфреда и Людвига – с тем, чтобы они ознакомились с последними техническими новинками, которые можно было бы применить в его мастерских. Видимо, перед отъездом за границу и была сделана знаменитая дагеротипная фотография, запечатлевшая молодого Людвига и еще совсем юного Альфреда.

На этой же выставке был представлен тепловой двигатель Джона Эрикссона – соплеменника и даже друга молодости Эммануила Нобеля, только, в отличие от него, уехавшего из Швеции не в Россию, а в США, где он прославился как создатель броненосцев и тепловозов и изобретатель гребного винта. Впрочем, о своей новой родине сам Эрикссон был невысокого мнения. «Ради всего святого, не посылайте ко мне молодежь, – писал он шведскому инженеру, который спросил, готов ли он принимать учеников из числа соотечественников. – Шведскому инженеру здесь нечему учиться. Каторжный труд, мошенничество и показуха – вот всё, что может предложить эта страна».

Альфред Нобель, безусловно, наслышался на выставке о неприветливости и тяжелом характере Эрикссона, но идея теплового двигателя так его увлекла, что он решил, во что бы то ни стало встретиться с его изобретателем и поучиться у него. И потому если Людвиг в начале декабря 1851 года вернулся в Россию, то Альфред направился в Ливерпуль и 25 февраля 1852 года отбыл на корабле в Нью-Йорк. Разумеется, он путешествовал в каюте первого класса, а потому поездка показалась ему не слишком утомительной, а океан – совсем не таким большим, как он себе представлял. Правда, осталось непонятным, для чего в книге регистрации пассажиров Альфред указал, что ему 20 лет и что его целью является остаться на постоянное жительство в Штатах. Хотя – кто знает – может, у него и в самом деле были такие планы.

Увы, той беседы с Эрикссоном, на которую Альфред рассчитывал, не получилось. Слухи о несносном характере изобретателя и его нежелании с кем-либо встречаться и уж тем более принимать кого-либо на стажировку, подтвердились. Если их встреча и состоялась, то она была очень короткой – известно, что Эрикссон сослался на занятость и быстро свернул разговор. Впрочем, насчет занятости он говорил правду – в те дни изобретатель днем и ночью работал над проектом нового корабля и почти не отходил от кульмана. И все же главного Альфред добился: ему удалось заручиться обещанием, что, как только у него выдастся свободное время, «шведский американец» отправит Нобелю через американского консула в Стокгольме чертежи